лишился рассудка, но ты победила. Очень надеюсь, что острова Цуки теперь в безопасности, что весь этот кошмар позади.
Я кивнула.
– Мы победили… – прошептала я, с трудом веря собственным словам. – Все позади, но… – я замолчала и закрыла глаза под гнетом ярких, болезненных воспоминаний. – Мои друзья… – наконец продолжила я дрожащим голосом, – без них я бы не справилась. Вот кто настоящие герои.
– Память о них сохранится в веках, – торжественно пообещала Киёми-сама. – Они останутся в людских воспоминаниях, песнях, стихах, пьесах, их наследие никогда не будет забыто. – Она подняла голову и посмотрела на небо. Солнце омыло своим светом ее лицо. – Мы оплачем всех, кого потеряли, и сложим о них легенды, но сегодня время чествовать тех, кто выстоял.
Она посмотрела на меня, и я увидела, что жуткая, неизбывная скорбь в ее взгляде начала понемногу рассеиваться, как туман на солнце.
– Шестнадцать лет назад я потеряла дочь, – сказала даймё. – А этой ночью могла потерять во второй раз. Но – спасибо судьбе, милостивым ками или ее невероятной удачливости – она теперь стоит передо мной. Нам выпал еще один шанс, Юмеко, – продолжила она и – невероятно! – улыбнулась. Улыбка была слабая, робкая, будто даймё уже и забыла, как улыбаться, но она озарила ее лицо и рассеяла сумрак, оставшийся во взгляде. – Если ты готова, я хочу показать тебе твою родину.
Мне на глаза опять навернулись слезы. Пошатываясь, я поспешила к Киёми-саме, крепко схватилась за ее протянутые руки. Она переплела наши пальцы.
– Да, готова, – прошептала я. – До чего же долгой была эта ночь…
Даймё Клана Луны ответила мне улыбкой, потом со вздохом обвела взглядом долину, посмотрела в сторону Шинсей Ядзю.
– Мои советники, наверное, с ума сходят от беспокойства, – иронично подметила она. – А ками уже начали возвращаться. Я чувствую, как земля приветствует их. Но у нас еще много дел. Так пойдем же, дочка, – сказала она и сжала мои ладони. – Пора домой.
Эпилог
В Ивагото на долгие годы воцарился мир.
В остальной части империи ничего толком не изменилось. Клан Тени, изрядно поредевший, потерявший многих самых сильных воинов, вернулся на свои земли, и начались мучительные выборы нового даймё. У Ханшу и впрямь не нашлось ни одного наследника за последнюю тысячу лет, и, хотя несколько аристократов и заявляли, что приходятся дальними родственниками кому-то из детей даймё, в итоге победил Каге Масао: именно он оказался ближайшим из живых родственников Каге Ханшу – кем-то вроде правнука, только с множеством «пра-пра-пра» впереди. Господин Иесада был крайне недоволен выбором нового даймё и выказывал свое недовольство громко и страстно. Однажды утром его нашли у себя в комнате с посиневшим лицом, среди осколков чайной посуды. Объявили, будто бы он подавился пирожным моти – вот ведь трагичное совпадение! – и после его смерти на нового даймё уже никто не смел жаловаться.
Камигороши, Прóклятый Меч Каге, вернулся в семейное святилище Каге, где его запечатали, поручив заботам местных священников. Пускай в оружии уже не жила душа óни, проклятие никуда не делось, если верить Каге Масао. «Это прóклятый клинок, отнявший жизнь у Великого Ками, – сказал он даймё Клана Луны незадолго до того, как Каге покинули земли Цуки в ту ночь. – И сила проклятия – вовсе не в присутствии Хакаимоно, а в том, что этот меч может разрубить любого на своем пути. Он свел с ума множество убийц демонов и отнял жизни тысяч. Такое оружие нельзя доверять абы кому. Мне кажется, сами Ками прокляли Клан Тени за то, что мы столько лет пользовались таким страшным оружием. Возможно, однажды, когда тьма снова подступит к империи, Камигороши попадет в руки тому, кто справится с искушением. А пока пусть Прóклятый Меч остается лишь в легендах и стирается из людской памяти».
Так и повелось. С той ночи не появилось больше ни одного убийцы демонов, и никто из воинов Клана Тени не бился мечом, объятым пурпурным светом. По Ивагото ходили слухи о клинке, который погубил Дракона, но со временем и они поутихли и забылись.
Драконий свиток забрали в столицу Клана Луны и долго спорили о том, как поступить с этим артефактом и помешать будущим поколениям его использовать. Спрятать? От этого, как оказалось, мало толку, да и делить его на части – затея не из лучших, погубившая к тому же немало жизней.
Дебаты шли много дней, и наконец даймё приняла решение о том, что сами Цуки станут новыми хранителями Драконьего свитка и что молитва останется на островах Клана Луны, совсем рядом с тем местом, где впервые призвали Дракона. Цуки принесут Ками клятву о том, что не станут использовать силу свитка в корыстных целях, и будут следить за тем, чтобы артефакт не попал в недобрые руки. Во дворце не так давно построили святилище – туда-то и было решено поместить свиток под охрану священников, служительниц и ками, подальше от остального мира. Решение не было идеальным, но еще хуже было бы отправить свиток в свободный полет. Да и потом, как знать, что принесет новое тысячелетие? Может, уже очень скоро мир позабудет легенду о Драконьей молитве.
Я понимала, что это просто мечта, что, когда подойдет время возвращения Предвестника, империя снова погрязнет в хаосе и все будут биться за свиток, но… тысяча лет – это не так уж и мало. А мне столько всего хотелось сделать и увидеть, прежде чем беспокоиться о новом появлении Дракона.
Я задержалась на островах Цуки на целых три года. После того как Киёми-сама объявила меня своей официальной наследницей, надо было многому научиться: разобраться в политике Цуки, в их отношениях с ками и остальной империей, в сложных придворных порядках – от всего этого у меня голова шла кругом. Но я была рада, что смогла остаться и столько всего узнать. Ведь это касалось моей семьи, моей родины. Моего дома.
Но все равно, хоть здесь я впервые за долгие годы обрела счастье, порой я засиживалась на каком-нибудь пирсе или маленьком песчаном пляже, глядя вдаль, туда, где море встречается с небом. Или любовалась звездами, устроившись в траве среди обширных дворцовых садов, пока вокруг меня плясали кодама. Иногда я замечала в толпе лицо или силуэт, от которых сердце так и замирало в груди, и только потом понимала: нет, я обозналась. Так случалось не один раз.
Однажды ночью, по прошествии трех с лишним лет после ночи Желания, в мою дверь постучали. На пороге стояла Киёми-сама.
