Книга Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Бальбастр?

— Именно. Скорее всего это он раздобыл им ключ. Кто, если не органист Нотр-Дам, вправе владеть ключами от собора? Но вернемся к нашим птичкам; они добрались до улицы Пан и вошли в дом; вскоре туда подкатил и я. Отдав приказ приставам перекрыть оба конца улицы, один из которых упирается и улицу Сен-Виктор, а другой — в улицу Траверсин, я решил, что они от нас не уйдут. Так и получилось. Мы поднялись на чердак, ворвались к ним в комнату и надели на них наручники. Надо сказать, сопротивлялись они недолго.

— Кто «они»? — посерьезнев, спросил Николя.

— О! Ночные птицы.

— А подробнее?

— Некий молодой человек, нам неизвестный; второго вы знаете.

— Мальво?

Бурдо даже подпрыгнул от изумления.

— Николя, вы опять меня удивляете!

— Нашли какие-нибудь улики?

— Почти ничего. Полагаю, им приходилось часто менять квартиры. Пистолеты, шпаги и какое-то кольцо на ленте.

Бурдо протянул кольцо Николя, тот взял его и, внимательно оглядев, сунул в карман.

Он вышел в коридор взглянуть на арестованных. Изрядно постаревший Камюзо вызывающе смотрел на комиссара. Неизвестный из термов опустил голову. Мальво равнодушно закрыл глаза и не открыл их, когда, приблизившись, Николя долго вглядывался в его лицо. Время было позднее, допрос отложили на завтра, а всех трех арестованных заперли в одиночные камеры. Николя объяснил тюремщикам, как следует обращаться с новыми заключенными. Мысль о таинственных смертях, случившихся в Шатле и не имевших ничего общего с самоубийствами, не покидала его ни на минуту. Недавнее отравление Казимира лишь усугубляло его тревогу. Поэтому он приказал отобрать у арестованных все предметы, с помощью которых можно лишить себя жизни, и строго-настрого запретил им любое общение с внешним миром. Затем Николя отправился на улицу Монмартр. Поднявшись к себе в комнату, он уложил спящую Мушетту на подушку, сам лег рядом и погрузился в сон.

Вторник, 17 мая 1774 года

Представление кошечки обошлось без Николя: она прекрасно владела искусством соблазнения, и ему оставалось лишь восхищаться ею. Сирюс, явившись утром приветствовать старого друга, наткнулся на пробудившуюся ото сна Мушетту. Нисколько не испугавшись, кошечка грациозно потянулась и с обворожительным мяуканьем коснулась бархатной лапкой носа заинтригованного Сирюса. Растрогавшись, старый пес взял ее под свое покровительство и, деликатно схватив зубами за шкирку, понес вон из комнаты. Нежно урча, киска болтала лапами: она явно не возражала против такой любезности.

Завершив утренний туалет, Николя спустился в кухню, где Сирюс внимательно наблюдал, как смиренница лакала молоко, налитое ей Катриной и Марион. Его засыпали вопросами, и ему пришлось подробнейшим образом рассказать, откуда взялась кошка. Обе кухарки пришли в восторг: они давно хотели завести кота или кошку для помощи в повседневной борьбе с мышами и крысами. Предупрежденный Николя, господин де Ноблекур пошел на компромисс и принял самозванку к себе в дом с условием, что она не станет забегать на его половину; однако уже через несколько часов плутовка прочно заняла привилегированное место на коленях строгого магистрата. А Сирюс, казалось, помолодел в обществе новой приятельницы.

Последующие дни прошли в трудах по возобновленному расследованию. Камюзо грозил Николя гневом могущественного вельможи, но имени его не называл. Молодой человек отказывался говорить, равно как и Мальво: из него не удалось навлечь буквально ни единого вздоха. Будучи противником допросов с пристрастием, Николя намеревался воздействовать на виновных не столько силой, сколько проницательностью суждений. Арестовали также Бальбастра и мэтра Тифена. Таинственный голос предупредил мэтра о грозящем ему аресте, так что его задержали уже на выезде из города. Признавшись, что получил завещание, но не проверил в установленном порядке подлинность документа и подписей, он отказался отвечать на дальнейшие вопросы. Из напуганного до смерти органиста вытянуть не смогли ничего. Явку узников перед комиссией под председательством Сартина назначили на 31 мая.

Вторник, года 24 мая 1774 года

Возвращаясь из Вожирара в Париж, Николя размышлял о сведениях, полученных от Семакгюса во время долгой застольной беседы: друзья поужинали под большой липой, наполнявшей вечерний сумрак своим сладким ароматом. Попутно он вспомнил о завтрашнем заседании следственной комиссии в составе Сартина, Тестара дю Ли и Ленуара, государственного советника, которому, если верить слухам, предстояло занять место интенданта Лимузена вместо Тюрго, призванного в правительство Морепа. В комиссию Ленуара назначил сам король. Сартин, утверждавший, что они с Ленуаром давние друзья, сообщил Николя, что сей магистрат удостоился особого доверия покойного короля. Назначению Ленуара Николя не обрадовался, ибо тот пользовался покровительством стремительно набиравшего влияние и вес Морепа, связанного родственными узами с герцогом д'Эгийоном и герцогом де Ла Врийер.

Следовало поступать осмотрительно: обвинять, не сказав ничего; разить, никого не скомпрометировав; не называть громких имен и примирять непримиряемое. Все эти увертки раздражали Николя; сражение предстояло нешуточное, а среди высокого ареопага он мог найти опору и поддержку только у своего начальника. Тестар дю Ли, разумеется, ценил его заслуги, однако имел обыкновение присоединяться к мнению большинства. Если собранные Николя улики не убедят комиссию вынести приговор виновным, заседание завершится ничем, дело выведут из производства, и он никогда не сможет оправдаться от павших на него подозрений. Любое упоминание об убийстве на улице Верней продолжит порождать порочащие его слухи, и они рано или поздно дойдут до нового короля.

Разумеется, он припас несколько козырей. Семакгюс рассказал ему о встрече Авы, его кухарки-негритянки, с Юлией, бывшей рабыней госпожи де Ластерье, и теперь ему осталось только убедить Юлию повторить свои признания на суде. Корабельный хирург ответил и на еще один вопрос, давно занимавший комиссара. Не найдя ответа в книгах, озадаченный Семакгюс наконец извлек старую записную книжку, куда он заносил путевые наблюдения, описания проведенных им операций и заметки о фауне и флоре далеких стран. Книжка сопровождала его в путешествиях, и для сохранности, дабы защитить от попадания морской воды, он заворачивал ее в навощенную ткань. Среди записей он нашел упоминание о том, как в 1755 году в Мадрасе он целую ночь беседовал с буддистскими жрецами, индусским целителем и арабским лекарем. С помощью собственных заметок и тормошившего его своими вопросами Николя Семакгюс вспомнил поразившие его рассказы, и Николя получил подтверждение своим выводам. Впрочем, он не был уверен, что ему удастся убедить в своей правоте высокое начальство.