В студенчестве, когда Михаил Чумаков занимался спортивной гимнастикой, его тренер, изучив возбудимую и нервную Мишину натуру, перед соревнованиями учил Чумакова: «Не думай, получится – не получится, когда подходишь к снаряду, размышляй о пустячках – есть ли жизнь на Марсе? Сколько любовников у английской королевы? Как предотвратить кариес? Ну и так далее. Понял?» Миша кивал в ответ, подходил к снаряду и забывал обо всех тренерских наставлениях. И срывался на тех упражнениях, которые блестяще выполнял во время тренировок.
А Сан Саныч так и не поделился с Мишей секретом собственного патологического спокойствия.
«Эх, Сан Саныч! – горько подумал Миша. – Жив ли ты еще? Ты просил считать тебя живым, пока я сам не увижу твое мертвое тело. Может так статься, партнер, что я тебя ни живого, ни мертвого больше не увижу. И вообще, последнее, что я увижу в жизни, будет оскаленная собачья пасть!.. Я открою дверь, намереваясь обмануть псов, воспользовавшись твоим рецептом, партнер, и меня загрызут! Непременно загрызут! Обязательно загрызут! Я уже, можно сказать, трупешник!.. Так чего же я тогда дергаюсь, если я уже записался в покойники?.. Причем добровольно. Раз я покойник, то и вести себя следует соответствующим образом. У покойников нервы отключаются – медицинский факт!.. А вот продолжает ли думать мозг усопшего – этого никто не знает. Тем более никто не знает, о чем думает умирающий мозг. Может, как раз о том, есть ли жизнь на Марсе? Или про любовников королевы Англии?.. А правда, ужасно интересно – есть все-таки на Марсе жизнь или же ни фига?..»
Сердце забилось равномерно, дыхание успокоилось. Миша развел скрещенные у лица предплечья, в качестве репетиции протянул левую руку к дверной ручке, сделал пальцами движение, как будто крутанул шарик, слегка дернул на себя и быстро вернул ладошки на уши. Нормально получилось. Быстро и уверенно, без суеты. Далее утруждать себя репетициями Чумаков не счел нужным. Вытянул руку, сжал пальцами пластмассу ручки, повернул, потянул на себя, отдернул пальцы. Скрипнув, дверь чуть-чуть приоткрылась. Как по команде, оба пса, толкаясь и мешая друг дружке, бросились в щель, распахнув дверь настежь, и со страшным рычанием ворвались в комнату, доселе служившую Чумакову убежищем от собачьих клыков.
Сжавшись в комочек, обхватив руками голову, заткнув ладонями уши, Чумаков затаил дыхание. Пес, вскочивший в комнату первым, едва не сшиб окаменевшего Мишу. Тявкнул скорее удивленно, чем злобно, предпочел не сталкиваться со странным неподвижным существом, пахнущим человеком, однако совершенно на обычного двуногого не похожим. Пес прыгнул, перескочил через смутившее собачий рассудок создание и громко обиженно залаял. И вторая влетевшая в распахнувшуюся дверь псина, привыкшая, что незнакомые люди от нее убегают, боятся ее, смотрят на нее с опаской, повторила прыгучий маневр четвероногого собрата – перемахнула через живое препятствие. Первая собака извернулась, посторонилась, освобождая отставшей овчарке место для приземления, а крашенная белым дверь между тем, дойдя до крайней точки своего распахивающегося движения, стукнулась о доски стены, скрипнула петлями и, повинуясь силе инерции, двинулась обратно.
Собаки сзади рыкнули друг на дружку, завертелись двумя волчками, разворачиваясь мордами к таинственному клубку человеческой плоти, но раньше, чем псы поимели возможность попробовать диковинное существо на зуб, Миша приподнялся на носки и с силой оттолкнулся от пола.
Случалось, в часы досуга Чумаков вспоминал о былых занятиях спортивной гимнастикой. Впадал в ностальгию по тем дням молодости, когда запросто крутился на турнике, кувыркался на брусьях и катался колесом по гимнастическому помосту. И пребывал в уверенности, что наполовину утраченные навыки ему более не понадобятся. Ошибался. В последнее время пришлось покувыркаться, когда выпрыгивал из автомашины, мчащейся на полном ходу к бензоколонке. И перекладины чердачных лестниц напоминали о турнике. И сейчас, в данную секунду, дощатый пол показался гимнастическим помостом для вольных упражнений.
Выпрыгнув из положения глубокого приседа, Чумаков вписался в полете в стремительно уменьшающийся промежуток между захлопывающейся дверью и дверным косяком, изогнулся в воздухе, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, приземлился неловко, плюхнувшись об пол задницей, зато не затылком, а лицом к стенке с белой дверью. Разбивая макушку о доски на полу, перекувыркнулся через голову и, шлепнувшись на бок, поймал растопыренными пальцами круглую дверную ручку, лихорадочно дернул кругляк на себя. Дверь закрылась! Захлопнулась! Собаки попались в ловушку! Несколько секунд нечеловеческого напряжения, сосредоточения, сменившегося почти цирковым акробатическим этюдом (пусть и выполненным не совсем чисто, черт с ним!), и про клыки псов-людоедов можно забыть!
Собаки напомнили о себе бешеным хриплым лаем.
– Ну-ну, давайте гавкайте! Исходите слюной, твари! – высказался Миша, оглядываясь по сторонам и потирая ушибленную макушку.
Удачно задуманная и прекрасно реализованная хитрость (не совсем изящное приземление и шишка на лбу не считаются) вызвала прилив сил в Мишином организме и спровоцировала дерзкие мысли: «Все у нас получится! Лиха беда начало!» На ноги он вскочил почти бодрым. Охнул, схватившись за ушибленный бок, матюкнулся и деловито обошел замкнутое деревянное пространство с фонарем под потолком.
В помещении три двери. Две белого цвета рядышком и еще одна врезана в противоположную стену. На полу валяются дорогие Мишины полусапожки, изжеванные собачьими челюстями. Любят здешние хозяева сторожевых псов, не поленились снять с бесчувственного Чумакова обувь и швырнуть песикам на растерзание, дабы мохнатые не скучали, неся караульную службу. Овчарки-то молодые, не избавились еще от щенячьих повадок, не заматерели окончательно, даром что вымахали в двух огромных зверюг.
– В первую очередь обуться! – приказал себе Чумаков.
Мокрые от собачьей слюны носки, скомканные комочки синтетики, нашлись на полу рядом с обувью. Напяливая носки, а затем и полусапожки, Миша заметил под ногами нечто яркое, с ослепительно белой окантовкой. Фотография? Да! Фото, сделанное «Полароидом». Быстрее обуться, подобрать фотоснимок и рассмотреть!
– Так, чего здесь сфотографировано? – Миша нагнулся к немного помятому, малоприметному на дощатом полу, хоть и яркому снимку. Взял фото в руки. – Японский бог! Это ж мы с Сан Санычем!.. Что ж это получается? За нами следили, так, что ли?!. Блин! Говорил же я Сан Санычу: ОНИ не поверили в то, что мы сгорели тогда в машине! Здесь, в спортклубе, ловушка, блин! Сан Саныч угодил в ловчую яму! И я заодно с ним!
Чумаков продолжал пребывать в уверенности, что находится в подвалах пресловутого спортклуба, описанного Кешей. По своему обыкновению, рассуждал вслух, то бормоча шепотом, то чуть ли не срываясь на крик. Все равно его голос заглушал собачий лай, а посему можно было не опасаться, что его монологи услышит кто-либо, притаившийся под дверью.
– Кстати, о дверях! – Миша почесал затылок. – Две одинаковые белые двери. За одной мои глупые четвероногие друзья, а за другой... Сейчас посмотрим!
Миша засунул полароидную фотографию в задний карман кожаных штанов, бодро подошел к заинтересовавшей его двери, повернул дверную ручку, толкнул дверь и увидел неподвижного человека на полу. Непонятно, живого или мертвого.
