во времени. Так что рассказав, я поставлю тебя в неловкое положение.
— В то самое неловкое положение, в котором ты уже находишься.
— Да, но это не мой брат и не мой друг.
— Я бы хотела взять на себя эту ответственность, Мэллори.
Я открываю рот, чтобы возразить, затем закрываю его. Айла живет в мире бесконечных непреодолимых стен и запертых ворот: «Имя тебе женщина, и поэтому ты не пройдешь». Защищая ее, я делаю то же самое, что она делает с Греем, но для нее это ощущается по-другому, и мне нужно поставить себя на ее место и понять это.
Если она решила пойти на этот риск, имею ли я право отказать ей? Особенно, если мое умалчивание может навредить расследованию, лишить меня человека, с которым я могу обсуждать свои идеи? Ранее я пообещала себе, что когда эта тайна поставит под угрозу расследование, я поделюсь ею. Мы достигли этой точки.
— Хорошо, — наконец отвечаю я, когда мы приближаемся к садам, ведущим к Новому городу. — Могу я попросить, чтобы мы сначала закончили обсуждение Саймона? Поверь, у меня есть веская причина подозревать его, ответь на мои вопросы, а потом я расскажу.
Когда она колеблется, я продолжаю:
— Даю тебе слово, Айла. Это не уловка. Я бы предпочла задать эти вопросы до того, как моя теория повлияет на тебя.
— Хорошо. Я доверяю тебе и докажу это, поделившись информацией, которую я бы никогда не рассказала никому из наших домочадцев, включая моего брата. Когда дело доходит до прошлого моих работников, я делюсь этим с Дунканом только в том случае, если оно касается его напрямую.
— Принцип необходимого минимума.
— Именно. Он должен знать, что Катриона воровка, а Алиса карманница. Ему не нужно знать, что Саймон был… — она прочищает горло. — Он попал в беду из-за того, что якшался с мужчинами. Пожилыми гомосексуальными мужчинами.
— Он был секс-работником? — озвучиваю свою догадку.
— На самом деле, нет. То есть я так не думаю, в самом строгом смысле, и если он и принял деньги, то это ничем не отличается от продавщицы, принимающей ренту от состоятельного поклонника. Саймон… — она кашляет в перчатку. — Прошу прощения, если я отступлю, что должно показаться тебе ужасно странным. Я считаю себя женщиной мира, но я знаю, что мир выходит за рамки моего опыта с ним. У Саймона был друг, молодой человек, не столь красивый, но очень обаятельный и словоохотливый. Я считаю, что они были просто друзьями, но в любом случае это не мое дело. Они вдвоем увлеклись переодеванием в девушек, в пару очень хорошеньких и очаровательных девушек, которые часто посещали театры и тому подобные заведения и флиртовали с мужчинами, которые точно знали, кто они такие, и с удовольствием участвовали в спектакле. Были сформированы связи к финансовой выгоде Саймона и его друга. Это не тот мир, в котором я живу, но я не вижу в нем никакого вреда.
— Все были довольны.
— Да, — она сворачивает на Принсес-стрит и говорит еще тише: — Проблема возникла, когда друг Саймона избавился от привязанности, которая становилась все более тревожной. Он нашел нового благодетеля, а его старый благодетель убил и его, и его нового любовника.
Мне следовало выглядеть шокированной, и я издаю подходящий звук, но я видела подобное раньше. Друг Саймона сбежал от токсичных отношений, и его за это убили. Слишком банальная история, независимо от периода времени.
Айла продолжает:
— Это грозило разразиться скандалом, особенно если учесть, что убийца был человеком с высоким положением в городе. Полицию подкупили, чтобы она смотрела в другую сторону. Боюсь, они были только рады умыть руки в этом вопросе. Однако им нужен был козел отпущения, и их взгляд упал на Саймона.
— Дерьмо.
— Ему было восемнадцать, сын ирландского эмигранта, и он был вовлечен в то, что они считали «девиантным» поведением. Он избежал виселицы только потому, что один из его бывших любовников имел достаточно влияния, чтобы помочь ему, и, к счастью, не побоялся вмешаться. Этот человек знает Хью, а через него узнал о моих методах найма, поэтому я взяла Саймона в конюхи. Не берусь сказать, что хорошо его знаю, но совершенно уверена, что он выбрал ту прежнюю жизнь по собственной воле, следуя своим склонностям.
— Это значит, что ему нравятся мужчины, а не хорошенькие горничные.
— Да. Он, как ты говоришь, водил дружбу с Катрионой. Я не видела ни намека на что-то большее.
Я задаю больше вопросов. Катриона и Саймон недавно ссорились? Может спорили? Не то, чтобы Айла знала об этом, кроме того, ее не было дома месяц, а Грей редко замечает домашние драмы.
Кажется ли Саймон другим? Айла описывает его как тихоню, а это не тот парень, с которым я разговаривала. Ей он кажется самим собой, но они мало пересекаются. Он больше общается с Греем, который не самый наблюдательный парень, когда дело касается его работников.
Это как раз тот момент, когда мне нужно рассказать все Айле, и мы дважды обходим квартал вокруг дома. Во время первого круга я выкладываю ей свои мысли о том, что убийца — это парень, который напал на меня в двадцать первом веке, которого перебросило в тело напавшего на Катриону, а также то, что и мой убийца и его новое тело — это Саймон. Второй круг проходит в тишине, пока она обдумывает услышанное.
— В этом есть смысл, — медленно произносит Айла, когда мы выруливаем на дополнительный круг. — Инициирующим событием является нападение, происходящее в два периода. Две женщины подверглись нападению двух мужчин аналогичным образом в одном и том же месте. Если ты переместилась в Катриону, логично предположить, что твой нападавший мог переместиться и в ее нападавшего.
Я не отвечаю. Она все еще погружена в свои мысли, и мы доходим до следующего угла, прежде чем она задаёт вопрос:
— Ты знаешь что-нибудь о человеке, который напал на тебя в твоем времени?
— Я видела его лицо, но это не поможет. Он был серийным убийцей, убившим двух человек. Задушил их веревкой, такой же как и в моем случае. Я видела его ранее в тот день, в кофейне. Я пролила на него кофе.
Ее брови взлетают вверх.
— Это была моя вина. Я отвлеклась, пытаясь сделать слишком много дел одновременно и столкнулась с ним. Я извинилась, чувствуя себя ужасно, но он отмахнулся от меня, а затем выследил и попытался убить.
— Это кажется чрезмерным.
— В моем мире людей потрошили и четвертовали за меньшее, — смотрю на нее. —
