сказал, что Ли-Ван здесь. Даже больше, я ждал вас к себе в ближайшие дни, – дом в Сололаках вот-вот развалится. Здесь вы могли бы устроиться с большим комфортом. Можете передать этому дураку в морской фуражке, что он кончит плохо. За это я ручаюсь. А теперь – вон!
Пиррисон заметно волновался. Темная кровь ударила Батурину в голову, – на секунду ему показалось, что он ослеп.
– Так вот что… – Нелидова говорила громко. – Ну ладно же…
Батурин услышал легкий крик, возню. Пиррисон быстро прошептал:
– Тише, ты, дрянь!
Упал стул. Батурин услышал тяжелый стон и сильно ударил плечом в дверь. Она распахнулась легко и бесшумно. Полутьма комнаты ослепила его. Пиррисон стоял спиной к нему, навалившись на стол, и зажимал Нелидовой рот, – с пальцев его текла кровь. Нелидова полулежала на столе, упираясь в его грудь руками, глаза ее были закрыты.
Первое, что ясно заметил Батурин, – шнур от настольной лампы. Он наклонился и рванул его, – лампа с грохотом упала и погасла.
– Кто там? – крикнул Пиррисон, и голос его сорвался.
– Стоп! – Батурин до боли зажал в руке рукоятку револьвера. – Тихо… или я буду стрелять.
Пиррисон повернулся и медленно отступал к ок- ну. Круглые и взбешенные глаза его перебегали с раскрытой двери на Батурина, – из комнаты Батурина падал желтый свет.
Батурин поднял револьвер. Первый раз в жизни он так близко целился в человека. Не спуская с Пиррисона глаз, он осторожно шел к столу. На столе лежал желтый, тугой портфель.
Нелидова сидела на столе, глаза ее были широко открыты, она что-то беззвучно шептала, глядя на Батурина, губы ее были в крови.
В зеркало Батурин заметил, что Пиррисон тянет руку к заднему карману брюк.
– Ну, где же Ли-Ван? – Батурин не узнал своего голоса. – Вернул он вам вашу простыню?
Пиррисон молчал, – было слышно его хриплое и неправильное дыханье. Батурин потянул к себе портфель и в ту же минуту в дверь громко и требовательно застучали. Пиррисон присел. Батурин выстрелил, – в руке Пиррисона он заметил крошечный черный револьвер, похожий издали на дамский портсигар.
«Стой, не уйдешь!» – подумал Батурин. Кто-то сильно толкнул его в плечо. Глухо хлопнул дамский браунинг, на четырехугольнике открытой в соседний номер двери метнулась квадратная спина Пиррисона.
Батурин увидел исполинские звезды, ему показалось, что на плече у него переломили толстую бамбуковую палку. Он споткнулся и упал вниз лицом. Последнее, что он помнил, – сильный ветер и женский крик.
Потом его долго и мутно качало, и лампочки, множество лампочек слепили глаза.
– Все кончилось, – прошептал он и вздохнул. – Нет, ничего, все кончилось… Не сердитесь…
Очнулся он через сутки в больнице на Цхнетской улице. В белой палате стоял синеватый вечерний свет, – еще не зажигали ламп.
Батурин хотел повернуться к стене, – слезы подступили к горлу: левое плечо хрустнуло и горячо заныло. Он искоса взглянул на него, – оно было забинтовано, и рука накрепко была прибинтована к туловищу полотняными бинтами. Пахло йодом, больничной чистотой.
Тишина была прекрасна, Батурин прислушался и не услышал ничего, – ни мягкого шарканья туфель, ни хлопанья дверей, ни отдаленных голосов. Казалось, что он покинут в этой белизне и пустынности, что капитан, Берг и Глан ушли в небытие, их нет… Нет беспорядочной жизни, не надо думать о чужих и загромождающих душу вещах.
Правой рукой он осторожно провел по лбу, – испарина выступила на бледном лице. Невесомая пустая усталость лежала в теле; хотелось горячего чистого вина.
«Лежать бы месяц-два, – подумал Батурин. – Лежать, засыпать, просыпаться и думать о Вале, о старинном портовом городе, откуда уехала Нелидова, может быть так и умереть в этом белом молчании».
– Никого не хочу, – прошептал Батурин. – Не хочу никого, даже ее, Нелидову. Девочка запуталась в жизни. Она любит этого негодяя. Ну и пусть. Пусть он душит ее, бьет, пусть она дрожит перед ним, как собачонка.
Он мстил за Валю, за мучительные мысли о счастье, о чистоте человеческих помыслов. Новую свою веру в человека, в вечную его молодость он как бы закрепил своей кровью.
Он догадывался, что Пиррисон ускользнул, но думал, что дни его можно пересчитать по пальцам.
«Жаль, что ушел, – подумал он о Пиррисоне. – Как я мог промахнуться!»
Он вспомнил о Ли-Ване, забеспокоился, дотянулся до кнопки на столике и позвонил. Звонка не было слышно, – он потонул в глубине вечернего безмолвия. Пришла молоденькая грузинка-сестра и сказала ласково:
– А… вы очнулись. Хотите горячего?
– Да… – Батурин задыхался от слабости. – Да… Мне нужно срочно видеть капитана Кравченко. Запишите адрес и вызовите его ко мне.
До конца приемного времени оставалось больше часа. Батурин тревожился, смотрел на дверь. Ему казалось, что сестра забыла послать за капитаном.
Вместо капитана пришел Берг. Он боялся громко говорить, поглядывал на Батурина и мял в руках кепку.
– Ну, слава богу, – сказал он шепотом. – Наконец, вы очнулись. У вас прострелено плечо, рана несерьезная. Обморок у вас был из-за нервного потрясения. Лежите, не двигайтесь. Я сам расскажу вам все по порядку.
– Погодите… – Батурин поднял голову и поглядел в глубь блестящего линолеумом коридора. – Погодите… Сейчас очень опасно… С ним в Тифлисе его слуга, китаец, ну… тот самый, о котором я говорил на пароходе… помните, конечно… Они из одной шайки. Ли-Ван убил Валю за то, что она слишком много знала. Понимаете, Берг, она слишком много знала.
Берг положил холодную руку на его локоть и попросил:
– Потом расскажете, лежите тихо.
– Нет… постойте… Ли-Ван здесь… Он страшнее Пиррисона. Вы не знаете сами, под какой опасностью ходите. Бросьте дом в Сололаках, уезжайте… Скажите капитану, – нужна страшная осторожность, особенно на улицах…
– Успокойтесь, Батурин. Сегодня ночью арестовали и Пиррисона и этого самого китайца. Их захватили в Мцхете. Все в порядке.
Батурин закрыл глаза, лоб его покрылся испариной.
– Как?
– Очень просто. Капитан сообщил властям. Они сидят и, конечно, не вырвутся. Разговор с ними будет короткий. Вчера было паршиво. Мы ждали с семи до одиннадцати часов, пока потух свет. Первыми бросились в гостиницу капитан и Заремба. В коридоре они столкнулись с Пиррисоном, – он выскочил из соседнего, вашего номера. Он был без пиджака, с дамским браунингом в руке. Капитан понял, что случилось неладное. Он дал ему подножку – совершенно детский прием, – выбил револьвер, но Пиррисону удалось бежать. Он вскочил в трамвай на ходу, трамвай шел к Муштаиду. Я пришел в номер, когда там была уже милиция. Первое, что я увидел, – это вас. Вы лежали ничком, в крови: у вас с трудом разжали руку и вынули револьвер.
Нелидова была там. Это было
