постановке проблем, в реализации, в итогах реформы…
Реформа А. Н. Косыгина была свернута… Да, о ней, еще в 1970-е годы, много говорили, рассуждали… Но уже не спорили… Она была свернута… Но это не его вина, это была его беда… Реформа тормозилась и сворачивалась под предлогом «несоответствия… духу социализма». Это было для Косыгина больнее всего, ведь он считал себя советским человеком до корней волос!
Постановление Совета министров СССР № 583 «О переводе буровых организаций Министерства нефтяной промышленности, Министерства газовой промышленности и Министерства геологии СССР на новую систему планирования и экономического стимулирования». 22 июля 1970. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 842. Л. 21–22]
Но наработки А. Н. Косыгина, результаты его эксперимента были в полном объеме использованы в ряде стран, чьи национальные хозяйства оказались на грани полного хозяйственного коллапса, но чье руководство не желало отказываться от идеологии. Как, например, в Китае или Вьетнаме. Однако как раз именно в этих двух странах, не отступивших от реформ, решившись на их развитие, руководство, по сути, отказалось от идеологии в пользу экономики; идеология осталась здесь, скорее, как дань традициям, как ширма…
* * *
В августе 1970 года А. Н. Косыгин поставил свою подпись под текстом Московского договора между СССР и Федеративной Республикой Германией — знаковое событие не только в отношениях двух стран, но и в истории международных отношений всего послевоенного периода. Сам Алексей Николаевич считал Московский договор 1970 года одним из базовых факторов нормализации обстановки в Европе, налаживания сотрудничества СССР не только с Федеративной Республикой Германией, но и с другими западноевропейскими странами. Против подписания договора выступал министр обороны Д. Ф. Устинов, считавший, видимо, что, по сути, договор может перечеркнуть многие результаты Второй мировой войны… Но это — чистой воды фантазия…
Потребность в договоре диктовалась необходимостью выхода из образовавшегося в 1960-е годы настоящего «тупика» в отношениях официального Бонна и официальной Москвы. Договор отвечал стратегическим целям ФРГ не только по разрядке напряженности в отношениях с Советским Союзом, но и по объединению Германии. Договор явился, — отмечал советский премьер в день его подписания, — «с одной стороны, во многом плодом последовательных внешнеполитических усилий Советского Союза по смягчению международной напряженности и нормализации отношений с Западом, с другой — результатом радикального изменения политики Западной Германии, ее поворота в сторону признания сложившихся в Европе послевоенных реалий»[463].
…В конце 1960-х годов в Европе сложилась обстановка, характеризовавшаяся нарастающей конфронтацией и гонкой вооружений двух политических систем и «олицетворявших» их военно-политических блоков — НАТО и Варшавского договора.
Внешняя политика Западной Германии строилась на основе непризнания существующих европейских территориальных и политических реальностей, сложившихся после окончания Второй мировой войны. Правительство ФРГ, отказываясь признавать государственный суверенитет ГДР, продолжало в своей дипломатической практике следовать так называемой доктрине Хальштейна[464], предполагавшей «единоличное представительство» Западной Германией всего немецкого народа.
Ситуация изменилась лишь после прошедших в ФРГ выборов, в результате которых к власти пришли умеренные социал-демократы.
В 1969 году глава только что сформированного западногерманского правительства Вилли Брандт обозначил поворот всей внешней политики страны, прежде всего в оценке положения и перспектив отношений Восток — Запад, на единственно возможной основе — признания территориальных реалий, сложившихся в Европе после Второй мировой войны.
Выступая в Бундестаге, Брандт четко очертил приоритеты внешней политики Западной Германии:
— Наши национальные интересы не позволяют нам занимать позицию между Западом и Востоком. Наша страна нуждается в сотрудничестве и согласии с Западом и взаимопонимании с Востоком. Немецкому народу нужен мир в полном смысле этого слова также с народами Советского Союза и всеми народами Восточной Европы.
Это заявление послужило основой для перехода в практическую плоскость идей нового германского канцлера о заключении договора с СССР.
Переговоры начались в Москве осенью 1969 года. 7 августа 1970 года министрами иностранных дел СССР и ФРГ А. А. Громыко и В. Шеелем договор был парафирован, а затем 12 августа того же года подписан в Москве. С советской стороны его подписали председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и министр иностранных дел А. А. Громыко, с германской стороны — федеральный канцлер В. Брандт и министр иностранных дел В. Шеель[465].
Документ касался главных принципов взаимоотношений между обеими странами и их подхода к решению основных европейских и мировых проблем. Договор базировался на признании европейских территориальных реальностей. 1-я статья договора гласила: «Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии рассматривают поддержание международного мира и достижение разрядки напряженности в качестве важной цели своей политики. Они выражают стремление содействовать нормализации обстановки в Европе и развитию мирных отношений между всеми европейскими государствами, исходя при этом из существующего в этом районе действительного положения»[466].
Договор также зафиксировал, что обе стороны согласны в признании того, что мир на Европейском континенте может быть сохранен только при условии, если никто не будет посягать на существующие современные границы. Обе стороны брали на себя обязательство и ответственность неукоснительно соблюдать территориальную целостность всех государств в Европе в их настоящих границах. Обе договаривающиеся страны заявляли, что не имеют каких-либо территориальных претензий к кому бы то ни было и не будут выдвигать такие претензии в будущем. СССР и ФРГ рассматривали «как нерушимые сейчас и в будущем» границы всех государств в Европе так, как они проходили на день подписания Московского договора, в том числе линию Одер — Нейсе, которая является западной границей Польской Народной Республики, и границу между Федеративной Республикой Германии и Германской Демократической Республикой[467].
Обе страны в своих взаимных отношениях обязывались руководствоваться целями и принципами, сформулированными в Уставе ООН, то есть разрешать все спорные вопросы только за столом переговоров, воздерживаться от применения — на словах и на деле — угроз.
«Договоренность о намерениях сторон» — отдельный документ, приложение к Московскому договору. В «Договоренности» был зафиксирован общий подход сторон к решению ряда важнейших и современных международных проблем, в частности к развитию отношений ФРГ с ГДР, другими социалистическими странами на договорной основе в «соответствии с принципами полного равноправия, взаимного уважения и отсутствия дискриминации». Федеративная Республика Германия заявляла о своей готовности заключить с ГДР такой договор, который будет иметь общепринятую между государствами обязывающую силу. Тем самым официальный Бонн признавал, что ни ФРГ, ни ГДР не могут представлять другую сторону или действовать от ее имени.
СССР выражал готовность предпринять все от него зависящие шаги, призванные содействовать вступлению ФРГ и ГДР в ООН, урегулированию между ФРГ, с одной стороны, и Чехословацкой Советской Социалистической Республикой и Польской Народной Республикой
