Вскоре она вернулась.
– Ничего нет. Как будто и нет никакой Нобелевской премии. – Она снова села, наморщила лоб и помотала головой. – Я не могу в это поверить, – сказала она и достала для нас по тарелке так, будто это было самое безотлагательное дело. – Я просто не могу поверить, – повторила она, ставя их на стол. – Кристина… она такая… ну, знаешь, я в ней уверена и думаю, она бы заметила, если бы кто-то её выслеживал. И она бы за себя постояла. Это самое главное. Она бы отбивалась, руками и ногами и всеми силами.
Она положила мне кусок пирога и бросила на меня короткий испытующий взгляд, будто проверяя действие своих слов.
– У нас в школе дети проходят хорошую тренировку в самоутверждении, знаешь? Мы их учим не давать себя в обиду.
– Может быть, – согласился я. – Но одно дело защитить себя от дядьки на улице или кого-то из родственников с дурными намерениями, и совсем другое – оказать сопротивление профессионалам. Тут у ребёнка шансов нет. Тут и у тебя бы не было шансов. Ещё вопрос, были бы шансы у такого, как я.
Биргитта сглотнула. Она отломила кусочек пирога, но есть не стала, а принялась его крошить.
– Кристина в таком случае обратилась бы к полиции. В этом я не сомневаюсь.
– Хорошо, только для такого обращения не остаётся никакой возможности, когда тебя хватают с тротуара и затаскивают в машину. Кроме того, полиция сама замешана в этот заговор.
– Что за чепуха!
– Мне очень жаль, если я нарушил иконописный образ мира.
– Гуннар, мы живём в Швеции. А не в Колумбии.
– В Швеции, конечно. По случайности в той самой стране, где можно безнаказанно убить премьер-министра. – Я проглотил немного пирога и заметил, что голоден. – Помнишь, как потом велось расследование? Сколько всего замяли и затеряли? Оттуда просто за версту несло заговором. Улоф Пальме перешёл дорогу каким-то влиятельным людям. Людям, которых он недооценивал. И ты думаешь, те сети и связки, которые тогда позволяли так удобно избавляться от нежелательных политиков, за это время перестали существовать? Не надо выдавать желаемое за действительное. Сейчас всё это только укрепилось, превратилось в неприступную для нас крепость. Они – там, внутри, а мы тут, снаружи. Вот так.
Биргитта смотрела на меня с ужасом, бледная, как белёная стена. Мне было жаль её расстраивать, но я не мог иначе. Это был как раз тот случай, который мог бы пробудить её, развеять её иллюзии насчёт благости мира, которые она питала в своей школьной резервации.
– Возьмём другой случай, – продолжал я. – Бельгия. Тот парень, что несколько лет подряд просто крал девочек с игровых площадок или на улице. Он прятал их в подвале, продавал своим клиентам или просто оставлял умирать от голода, когда они ему докучали. Вопросы, которые судебный процесс так и оставил открытыми, могли бы составить целый том. Например, так и не выяснили, кто же были те клиенты, которых этот тип обеспечивал. Вместо этого приказом с самого верха был отозван прокурор, который не захотел удовольствоваться проведённым следствием. Важные свидетели погибли при невыясненных обстоятельствах. И так далее. Надо крепко закрыть оба глаза, чтобы не увидеть, что в этом деле замешаны высшие круги Бельгии.
Она смотрела на меня, как загипнотизированный кролик и молчала. На тарелке перед ней возвышалась горка крошек от пирога.
– Я не хочу даже упоминать про махинации нефтяных концернов, торговцев оружием и так далее. Как только что-то приносит деньги или власть или то и другое вместе, людей уже ничто не сдерживает. Я не раз видел это в своей работе. В исследовательском отделе одного продовольственного концерна я фотографировал рецепты, как из крови крупного рогатого скота изготовить продукт, который можно продавать как шоколадный крем. У одного переработчика отходов я нашёл планы смешивания ядовитого отработанного масла с комбикормом для кур, чтобы дешевле было избавляться от него. Я читал протоколы договорённости всех европейских производителей витаминов о десятикратном увеличении цен. И так далее, и тому подобное.
Биргитта упрямо мотала головой.
– И всё равно это лишь исключения. Да, вполне возможно, что в определённых областях можно добиться большего успеха, если действовать бессовестно. Но те, кто поднялся таким образом наверх, оказываются в итоге среди таких же, как они! Когда ты обыскиваешь их кабинеты, вполне логично, что ты находишь только грязь. Но из этого нельзя делать выводы об остальном человечестве. Обыкновенные люди, с которыми я каждый день имею дело, не такие. Нормальные люди, средние. Они любят свои семьи как умеют, перебиваются как могут, и им это удаётся. И они не злые. Они просто ищут своё маленькое счастье, при этом часто ведут себя глупо, но не более того. Вот и вся история.
Я поднял брови.
– Судя по твоему тону, ты действительно веришь в то, что говоришь.
– Ещё бы, – подтвердила она. – Не только верю, я не раз в этом убеждалась.
Тут произошла случайность, в которую трудно поверить, если она случается не с тобой: именно в этот момент позвонили у двери. Два коротких звонка, и этого было достаточно, чтобы Биргитта вздрогнула.
– О боже! – вырвалось у неё. Она приложила палец к губам. – Тс-с, тихо.
– А что, кто это?
Позвонили ещё раз. Снова два коротких звонка, трудно объяснить, но каких-то очень наглых.
– Чёрт, – прошипела Биргитта. – Наверняка она нас уже услышала. Теперь не уйдёт.
– О ком ты говоришь, скажи, пожалуйста? – спросил я ещё раз.
– Это моя соседка снизу. Как мне это надоело! Она постоянно одалживает мой пылесос, и в самое неподходящее время. И мало того, что потом неделями не возвращает, так еще и забивает до краёв пылесборник.
– Тогда зачем ты ей вообще даёшь?
– Не знаю. Просто не могу сказать «нет».
Я поневоле улыбнулся.
– Нет проблем, – сказал я и встал.
Ей понадобилась секунда испуга, прежде чем она сообразила. Я был уже в прихожей, когда она вскочила.
– Стой, Гуннар! Нет! Тебя это вообще не касается. Слышишь? – Она побежала за мной и принялась шёпотом убеждать меня: – Не смей вмешиваться в мои дела! Тебе, может, и нравится изображать из себя сильного мужчину, но мне-то с этой женщиной дальше жить, ты понимаешь? Я каждый день встречаюсь с ней на лестнице, мы здороваемся и так далее. – Она встала передо мной спиной к двери в жалкой попытке загородить её. – Ты не смеешь, я повторяю, ты не…
Я взялся за ручку.
– Можешь посмотреть, если хочешь, – предложил я.
Позвонили в третий раз, ещё нетерпеливее, чем прежде. Я нажал на ручку, и Биргитта, окатив меня напоследок гневным взором, поднырнула под мою руку и прошмыгнула на кухню.
За дверью стояла долговязая женщина с обесцвеченными волосами, уложенными в дикую причёску, с плохой осанкой, с длинными пальцами, унизанными кольцами, и с глубоко запавшими глазами, удивлённо разглядывающими меня.
