Книга Сиротская Ойкумена - Игорь Старцев

Им густо захлопали, и Ольга ступила вперед, не чувствуя ног под собой, при этом она неведомым чудом не растянулась на виду у всех, потому что какой-то дебил чертов забыл убрать свои дебильные коробки из тесного и затененного прохода. Она никогда не видела столько голых женских плеч одновременно, если не считать раздевалки школьного спортзала. Оркестр уже дал вступительные аккорды. Мадам Олив плыла по сцене, словно в медленном и невозмутимом танце, ее движения были скупы и точны. Она задавала генеральный ритм переборами струн. Банджо, казалось бы, до чего простецкий инструмент – но ведь он в тонких пальцах мадам Олив он звучит, словно музыка фей. Оказывается, банджо, когда его применяют правильно, способен звучать строго и красиво.

Ольга встала посередине сцены. Надо было начинать. Она обернулась. Вытянутое лицо аккордеонистки Дейрдре было каменно-испуганным и сосредоточенным до предела. Ее руки выводили мелодию ловко, складно, и оркестр звучал негромко в унисон, разгоняясь исподволь, словно перед массовым прыжком в штыковую атаку.

Ольга увидела темные глаза учительницы, мадам Олив с бесшабашным озорством подмигнула ей, и Ольге стало легче, ее отпустило, страх растворился полностью, уступив место отчаянной дерзости. И произошло далее нечто странное. Ольга по неизвестной ей причине увидела происходившее со стороны, как будто ее невидимое «я» отделилось от сцены и отступило, чтобы окинуть взглядом всю картину. Она увидела затопленную водопадом театрального света дощатую сцену и девушку-подростка в платье красивом, пусть и недорогом. Волна дерзновенного взлета, хорошо знакомая всякому выступавшему перед залом в первый раз, подхватила ее под руки и наполнила грудь небывалым новым ветром. И Ольга запела:

Моим стань виденьем,

Венец всей земли,

Дай сердцу мгновенье

И чувству внутри.

Стань мыслью безмолвной

Дней и ночей

И душу наполни

Любовью твоей.

В пустыне безводной,

Пожалуйста, будь

Звездой путеводной,

Не дай нам свернуть.

Стань матерью нежной,

Навечно храня

В сердце безбрежном

Уголок для меня.

В зале висела мертвая тьма. Ольга опустила голову и низко опустилась в поклоне, с предельной ясностью осознав, что все кончено и в ее жизни наступил край. Слез не было, глаза ее оставались абсолютно сухими. Она плохо слышала завершающие аккорды. Кровь колокольным боем стучала в виски. А на финальную коду смешная и круглая Хава-Хромоножка урезала на волынке так сильно, что посрамила весь оркестр, потопив его низко ревущими аккордами.

И тут Ольгу будто стукнуло прямо макушку. Из зала, с кресел, из проходов к ней скакнул кипящий гром, будто в гневе зашкворчало масло на гигантской сковороде. НО это не был гнев – напротив, это оказался шквал аплодисментов, каких она в жизни не видела даже в кино.

– ААА! – нечленораздельно орали оттуда, лишь позднее она сумела разобрать «браво» и «молодец». Увидела еще, как незнакомая женщина ряду в четвертом-пятом утирала слезы. Они лились ручьем, словно крупные и прозрачные горошины.

Не помня себя, Ольга снова оказалась за кулисами. Ей жали руки и хлопали по спине. Прибежала мадам Олив, на ней лица не было. Она вцепилась в Ольгу и зачем-то снова поволокла на сцену, там они снова кланялись, причем зал ревел не хуже, чем шторм в заливе Финистер Бэй.

– Ты поняла, дорогая дебютантка, что тебе оказали честь? – кричала мадам Олив Ольге прямо в ухо, хлопая в ладоши и улыбаясь, как на пасху. – Ты только послушай, что она говорит!

Пышная прическа дамы-конфераньсе между тем вещала задушевно:

– Поздравляем, ура!..

Но слова ее, что называется, тонули в радостных криках, до сих пор аплодировали бурно. А Ольга в беспамятстве откланялась и окончательно смылась за кулисы, помчалась по незнакомому темному коридору, потому что ей хотелось спрятаться, чтобы в тишине переварить разрывавшие ее эмоции. Все двери в полутемном проходе оказались заперты, кроме одной. Ольга скользнула туда и попала в безлюдную приемную. Внутри нее имелась еще одна дверь, и Ольга постучала. Не получив ответа, приоткрыла осторожно и с колотящимся сердцем заглянула в кабинет. Он был практически пуст. Ее встретило голое окно без штор и жалюзи, за ним горело огнями иллюминованное к празднику озеро. Но самое интересное обнаружилось на голом офисном столе. Ольге почему-то сразу стало ясно, что это не просто телефон, случайно забытый кем-то из персонала. Этот гаджет лежал на широченной столешнице, приветливо подмигивая ей крошечным индикатором сетевого соединения. До чего это была крошечная бисеринка-искра. Он поблескивала, словно дьявольское искушение.

Ольга как в бреду схватила смартфон, он вмиг засветился, на экране открылись разные меню. В несколько секунд вошла в свою почту, созданную родителями еще в те времена, когда она была ребенком. Связь функционировала, в ящике накопилась уйма всего, но Ольге совсем некогда было этим сейчас заниматься. Она вбила почтовый адрес, который ее заставил заучить наизусть отец в далекие детские дни, и в поле сообщения написала: «Папа, мама нездорова. Она в больнице у сестер. Я живу в городе Финистер Пойнт»…

***

Дело приняло очень неприятный оборот. Во-первых, интендант-сестра была доставлена в Плазу правительственным вертолетом (несмотря на ухудшение погоды и приближающийся град) в течение часа и сидела в кабинете, как промерзшая мраморная статуя, не глядя по сторонам. По оконному стеклопакету уже постукивали водяные потеки – снаружи разразился дикий ледяной дождь, и озерное зеркало все замутилось рябью, а китайские фонари погасли, погрузив все в ночной мрак. Во-вторых, хозяин недоукомплектованного кабинета господин Лофтус в крайней задумчивости прохаживался из угла в угол, бешено вращая указательными пальцами, торчавшими из двойного кулака, и время от времени говорил «гм». Ольга решила не сдаваться и готовилась дорого отдать жизнь.

– Что ты такое только творишь! – с мукой в голосе прошипела настоятельница миссии, глядя мимо нее. – Питомица пансиона святой Урсулы, называется! Приняли как родную! И вдруг – воровка!

– Не нужно драматизировать! – оборвал ее господин Лофтус. – Девочка всего лишь пыталась написать пару слов отцу, а если кто виноват – так это я и моя собственная рассеянность. Не нужно было разбрасываться вещами!

Далее произошел во многом непонятный для Ольги разговор, из него она сумела разобрать лишь немногое: воспитанница монастырского приюта прочитала половину приютской библиотеки за месяц с небольшим. Она читает как машина.

Сообщив это, сестра Клэр снова замерла в морозной неподвижности и, казалось, не интересовалась более ни