деревню пошли. Пришли, один в одну избу пошел, другой — в другую, будто поссорились.
Стали Лгало ужином кормить, щей налили. Лгало капусту и похваливает. А хозяин и рад: «Да, такой капусты во всем свете нет! Таких кочанов отродясь не видывал никто!» — «Ну, я-то поболе видывал», — подзадоривает мужика Лгало. «Где?» — «Давай поспорим на сто рублей!» — «Давай!»
Поспорили и деньги на стол выложили. Вот Лгало и говорит: «Шел я раз по полю, а в поле кочан рос. Как нашла туча, как пошел дождь, так целый полк солдат под кочаном спрятался. Вот это кочан!» — «Да ты лжешь!» — «А коли не веришь, так позови моего товарища! Хоть мы с ним и поссорились, а только солгать не даст!»
Привели Подлыгало. «Правда ль, что твой товарищ кочан такой видывал, что целый полк под ним спрятался?» — «Нет, — говорит Подлыгало, — что не видал, то не видал, и лгать не стану! А видел, как кочан из земли тащили. Запрягли двенадцать лошадей, и то еле-еле вытащили!»
Видит мужик, что проиграл, и отдал сто рублей! А Лгало да Подлыгало разделили деньги поровну и в другую деревню пошли. Пришли — Лгало в одну избу, Подлыгало — в другую, будто поссорились. Вот Лгало кормят, гороху дают. Он горох и похваливает. А хозяин рад. «Но только это не горох! — говорит Лгало. — Вот я видывал горох, так горох! Одна стеблина с дуб толщиной, а стручок в небо уперся!» — «Да ты лжешь!» — «Зачем лгать; не веришь, давай поспорим на сто рублей!» — «Давай!»
Поспорили и деньги на стол выложили. «Вот если не веришь, — говорит Лгало, — позови моего товарища, он не даст соврать, хоть мы с ним и поссорились».
Позвали Подлыгало. «Правда ль, твой товарищ видел горох в дуб толщиной, а стручок в небо упирается?» — «Нет, что не видал, то не видал, и лгать не стану. А вот видел, как горошком улицу мостили и в гороховине через реку двадцать человек сразу переплывали!»
Видит мужик, что проиграл, и отдал сто рублей.
Разделили их Лгало да Подлыгало поровну и пошли дальше…
100. Не любо — не слушай
Было три брата. Один безногий удался — наперегон с зайцами гонялся. Второй косолапый — больно прыток удался. А третий одно и знал, что ворон считал.
Вот собрались три брата в лес — дрова рубить. Пока безногий за зайцами гонялся, косолапый ноги расправлял, третий всех ворон пересчитал, глядь — и вечер настал. Надо ужин варить. А огня-то нет!
Срубили три брата большую сосну. Сложили костер. И полез посмотреть один из братьев на дерево — нет ли где огонька. И увидел огонек.
Ну вот, пошел безногий. Видит, около огонька сидит старичок. Он и просит: «Дедушка, дай огоньку!» Тот говорит: «А ты меня, старика, потешь чем-нибудь. Хоть песню спой!» Тот говорит: «Не умею!» — «Ну, так спляши!» — «Тоже не учился». — «Сказку скажи!» — «Тоже не знаю». — «Ну, и убирайся, с чем пришел!»
И второй брат пошел, и тоже ни с чем вернулся. Тогда пошел третий: «Здорово, дед!» — «Здорово, свет!» — «Дедушка, дай огоньку!» — «А ты меня, старика, потешь, — говорит. — Песню спой». — «Не умею.» — «Ну, так, — говорит, — спляши!» — «Тоже не горазд». — «Ну, так сказку скажи!» — «Ну, — говорит, — это мое дело. Только — уговор. Не любо — не слушай, а врать не мешай. А если перебьешь — сто рублей с тебя».
Согласился старик, и он начал говорить сказку:
«Когда начался свет, мне было семь лет. Батька мой не родился, дед не был женат.
Вот тогда-то жили мы богато. От наготы да босоты ломились шесты. Было медной посуды — крест да пуговица. А рогатой скотины — таракан да жужелица[121]. А в упряжь — две кошки лысы да один кот-иноход.
Изба была большая: на земле порог и тут же потолок. Хоть сидеть нельзя, да зато посмотреть хорошо. А земли было — глазом не окинешь! Пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы сдавали. Вот засеяли мы на полу ячмень, а на лавку семян не хватило.
Ну, и вырос наш ячмень высок да густ! Да завязалась в нем крыса. Как пошла наша кошка лыса ловить крысу — и заблудилась. И теперь там бродит. Ну, а ячмень мы сжали, а сложить-то и некуда.
А я хоть меньшой, да разумом большой… Склал скирду на печном столбу. А бабушка моя куда была резва — на печь три года лезла. Лезла, лезла, скирду нашу в лохань уронила, сама надвое переломилась. Дед завыл, я заголосил… Бабушку мы лычком сшили, так она еще десять лет так ходила.
Ну, а ячмень мы из лохани вытащили, высушили и обмолотили. Сварили два пива: одно жидкое, другое как вода. Выпьешь любой бурак — станешь совсем дурак. Ну, а как гостю поднесешь, да за волосы потрясешь, да сверху поленом оплетешь — и с ног долой!
Да была у нас еще кобыла сива. Поехал я в лес дрова рубить. Еду трусцой — трюх-трюх, а топор у меня за поясом сзади — тю-тюх… И отрубил половину лошади. Так на передке я три года катался. Вот еду раз лесом, глядь — на опушке вторая половина моей лошади пасется. Вот я ее поймал, березовым прутком и пришил.
Стала березка вверх расти. Росла, росла и выросла под самые облака. Надумал я по ней влезть на небо. Влез на облака, походил, посмотрел — нет ничего! Надумал я назад спускаться — глядь, а кобылу-то мою дедушка увел поить. И не по чему спускаться. Стал я на облаках проживать, голодом голодовать. Завелися с той худобы блохи немалые. Стал я блох ловить, да шкуры с них сдирать, да веревку вить.
Свил веревку длинную! Привязал одним концом к облакам и стал спускаться. На ту беду мне веревки не хватило. Ну, я сверху срежу, снизу наставлю. И все-таки веревки не хватает! Я сижу, не тужу, по сторонам гляжу. Смотрю — мужик овес веет, а полова[122] вверх летит.
Вот я стал полову ловить да веревку вить. Вил, вил и мертвую крысу завил. А она ни с того, ни с сего ожила,
