поймать его — о, как он оказался быстр и ловок! — нырять в серебристые потоки высоко в небе, струиться над землей, рассматривать мелких букашек на полях и огненные вершины в горах. И незачем ему было возвращаться. И без воспоминаний жилось прекрасно.
Он видел людей, понимал их речь и осознавал, что похож на них, но они все были похожи между собой и малоинтересны, хотя на тех, которых другие называли «женщинами», его взгляд останавливался охотнее. Видел ползущих со всех сторон к хрустальной сокровищнице змей — которые потом истязали его укусами. Видел зверей, и смутный голод всплывал в нем, и вспоминался вкус их крови; видел и больших насекомых — их едкий запах пробуждал в сознании тревожные образы, и тогда он убирался подальше. Он играл меж каменными стенами больших укреплений, и в голову врывалось слово «форты» — тогда он поспешно убегал и оттуда, потому что чувствовал, что еще немного, и снова начнет быстро биться сердце, и снова вернет его под хрустальные своды.
Ветер отыскивал соцветия драгоценных камней в распадах, выбивал и прятал в ямку на берегу моря, смотрелся в зеркала озер, ныряя в них и выныривая на другом конце света, летал за солнцем, убегая от ночи, и мчался навстречу ночи, чтобы подремать, обвившись вокруг скал. Он не думал о времени и не знал, что такое время: все его существование делилось на свободу и боль, а боли он больше не хотел.
* * *
Но однажды, когда ветер в темноте дремал над морем, впитывая запах йода и лениво наблюдая за рыбками, он услышал далекий голос.
«Люк», — шептал кто-то тихо и тоскливо, и ветер застонал, бросившись на волны, заплакал: забилось сильнее сердце, и вновь вынесло его в искалеченное тело. Он открыл глаза, тупо глядя на туманный купол, облизал сухие губы, покосился на мерцающую культю руки и застонал, выгнувшись от очередного укуса.
В этот раз ему удалось сбежать после целой вечности, наполненной ознобом и судорогами. Мир больше не был огнем, но боль никуда не делась. Она просто стала иной, и теперь не обжигала снаружи, а ломала изнутри.
Как только он смог вырваться, он помчался прочь, не оглядываясь, не прислушиваясь, чтобы вновь не услышать тот голос.
Но теперь он знал свое имя.
Его звали «Люк», и странное сочетание звуков то и дело тянуло за собой тревожные картины, образы, ощущения. Его звали Люк, и в сознании, пока он летел, звучал женский голос, который звал его. И вдруг перестали ему быть милы и полет, и свобода, словно где-то позади оставалось нечто важное и нужное.
Он замедлился, пометался в небесах, рассерженно пронзая облака, а затем полетел обратно.
* * *
Люк долго и тоскливо шлялся по побережью, качаясь в ветвях деревьев и швыряя песок в воду, а затем и вовсе улегся на волны, покрывая их рябью, и принялся смотреть в небо.
Когда сияющий шар вновь скрылся в воде, ветер осторожно вернулся в то самое место, где услышал голос.
«Я только еще раз послушаю, — уговаривал он себя, дрожащего от страха перед грядущей болью, — и сразу улечу. Мне это даже не очень интересно».
Он ждал, от нетерпения закручиваясь над водной гладью смерчами, наблюдая, как проворачивается над ним звездное небо. Долго ждал — звезды начали светлеть, голубоватая луна опускалась за море — когда слабый брат-ветерок донес до него с берега тихий отзвук.
«Люк, — звал его кто-то, — мой Люк!»
Ветер с места рванулся в ту сторону. Неподалеку от берега увидел он огромный замок, увидел башни, и почти узнал их, и забеспокоился; увидел и беловолосую женщину, сидящую в темноте в проеме стены и зовущую его по имени. Он подлетел ближе — женщина смотрела сквозь него огромными светлыми глазами и полыхала алым жаром, как прекраснейший в мире драгоценный камень.
Он коснулся ее осторожно. Он откуда-то знал, что она может сделать больно. Но сейчас она была слаба и печальна, а ее огонь испепелял ее саму.
Собрать все камни сокровищницы — и то не сравнились бы они с ней ни силой, ни красотой. Они грели, а она почти обжигала, но жар ее, пусть и казался опасным, был завораживающим и манящим. Таким, что хотелось бушевать вихрем и стелиться перед ней нежным ветерком. Таким, что хотелось взять ее себе — он уже было собрался схватить найденную драгоценность и унести в сокровищницу, чтобы она стала только его, когда заметил в алых всполохах два пульсирующих белых пятнышка, которые словно крошечные ветерки медленно кружили друг возле друга.
«Не трогай, — шепнуло что-то внутри, какое-то древнее знание, которому нипочем было отсутствие памяти. — Напугаешь. Навредишь. Это дети».
* * *
С той поры Люк обосновался у каменных стен. Днем он ложился на кроны деревьев и издалека наблюдал за беловолосой женщиной, а ночами слушал ее шепот и плач в ночи.
«Как ты мог умереть? — спрашивала она. — Ведь я так люблю тебя, Люк, мой Люк».
От нее веяло теплом, и ветер с наслаждением впитывал его, чувствуя, как становится сильнее: после его выбрасывало в свое тело, но теперь он терпел боль — потому что знал, что как только выберется, полетит к ней снова.
Иногда он видел другую женщину, очень знакомую, темноволосую — но когда она появлялась из замка, ветер уносился прочь, потому что невыносимо было глядеть на нее, слушать ее голос и не мучиться, не срывать листья с деревьев и не кидаться на высокие башни. Его захлестывало странное ощущение, что она терпит не меньшую боль, и виной тому — он.
* * *
В один момент, измученный постоянными мучительными пробуждениями, глупой привязанностью к замку и образами, которые теснились в сознании, но никак не выстраивались в цельную картину, Люк рассердился на себя. Как легко жилось без этой женщины, плачущей по ночам: он вот-вот мог обрести свободу, но теперь снова окрепли путы, связывающие его с телом.
Ветер улетел подальше и целый день прыгал с одного горного пика на другой, отвлекаясь спусканием лавин. А на ночь забрался к стылому морю, где вода вдалеке от берега становилась белой и твердой, и, примостившись на огромную холодную гору, плывущую по темным волнам, твердо решил не возвращаться. И остался там, цепляясь за трещины, когда начинали натягиваться невидимые путы, пытающиеся утянуть его к телу.
Среди ночи перед ледяной горой из воздуха соткался один из больших собратьев. Оглядел беглеца сияющими белым глазами, больно потыкал хвостом… Люк зло зашипел на него,
