– Что ты… – маг пытался хмуриться, но Астра качнула головой и, нащупав тонкую булавку, вытащила ее.
– Идем, – она потянула его за руку. – Идем, пока есть еще время.
– А оно есть?
– Есть. Пока…
– Эй, вы куда… – Ниночка попыталась было встать, но споткнулась о корень и упала на четвереньки, попятилась, поползла и, наткнувшись задом на ствол, замерла.
– Танцуй, – сказала Астра, подпрыгивая на месте от нетерпения.
Неужели они не слышат?
Слышат.
Робко, осторожно, словно не до конца доверяя самой себе, закружилась берегиня. И с каждым поворотом все быстрее. Взметнулись руки золотыми крылами, пахнуло раскаленным солнцем и свежим хлебом, и тихое урчание двуипостасного заглушилось песней.
Астра и не знала, что можно так петь.
Так, что душа обмирает.
Застывает.
И разлетается на куски одновременно от счастья и горя, и слезы вскипают на глазах, а губы сами растягиваются в улыбке. И хочется смеяться до тех пор, пока силы есть. А песня наполняла лес, совершенно нечеловеческая, но такая созвучная.
Ветер и тот стих, не смея тревожить певицу.
Птица-гамаюн… в ней птичьего разве что руки, с которых спускались тяжелые покровы крыл. И волосы, что тоже не волосы, но перья. И… не стоит на нее смотреть. Кто смотрит на поющую птицу-гамаюн, тот утратит и память, и разум, и себя самого.
Только, кажется, генерала это нисколько не заботит.
Смотрит.
Улыбается счастливо, и от этой его улыбки зависть разбирает. А потому Астра отворачивается и тянет за собою мага. В конце концов, она его спасла, а значит…
– Дети… – он все еще оглядывается.
– Детям здесь хорошо. Лес позаботится, – ей странно, что он не понимает таких простых вещей. Но идет, что зачарованный.
Шаг за шагом.
Шаг…
И ветви вновь шумят, опускаются ниже, укрывая их двоих от целого мира.
– Наверное, я был бы не против остаться здесь навсегда, – теперь этот взгляд, весь этот человек, принадлежит Астре.
И в силах ее оставить его здесь.
И самой остаться.
Дети… детям в предвечном лесу будет хорошо и спокойно. Никогда-то и никто их не обидит, ни делом, ни словом, ни даже взглядом. Они будут счастливы.
Каждый день.
Каждое мгновенье.
И искушение столь велико, что Астра почти поддается. Но его губы пахнут дымом. И миром, настоящим, живым. Этот тоже жив, но…
…иначе.
– Нельзя, – она отвечает осторожно, и сама тянется к губам, касается и отступает. Игра? Или нечто большее? Астра не знает.
Она ничего-то не знает.
О любви.
О людях.
О мирах вот…
– Здесь все… слишком предвечно, – ей уютно в его руках, и можно положить голову на плечо. – Да, лес укроет и защитит, но я еще не готова стать деревом.
– А… он?
– Не знаю. Может, деревом. Может, мхом… может кем-то еще в совсем другом мире и времени. Главное, он получил возможность уйти. То есть вернуться.
И стоять тоже хорошо.
Спокойно.
– Значит, это все… дивы?
– И да, и нет. И точно не знаю. Было бы слишком просто, если бы взять и сказать наверняка.
Поймут ли ее?
Астра не знает. Но хотелось бы. Только об этом она подумает после. Теперь же Астра просто стоит, опираясь на человека, а тот и рад быть опорой.
– Знаешь… мне твоя бабушка кое-что оставила.
– Знаю.
– И…
– Я согласна, – кажется, она поспешила, потому что ее человек удивился. И смутился. И обрадовался тоже. Это хорошо, что обрадовался, иначе получилось бы до крайности неловко.
– Только это на всю жизнь, – сочла нужным предупредить Астра.
Так, на всякий случай.
А ее человек усмехнулся и, коснувшись губами волос, тихо ответил:
– Я знаю.
Потом добавил:
– Так даже лучше… надежней.
Глава 33
Эльдар так и не понял, как очутился в лесу.
Откуда вообще лес взялся на чердаке. Вот его не было. И вот он был. Стоят вековые сосны. Или это дубы? С ботаникой у него никогда особо не ладилось. Главное, что лес был.
Эльдар потрогал ближайший ствол, убеждаясь, что тот ему не примерещился. Шершавая кора царапнула ладонь, обожгла резкой болью, и Эльдар поспешно одернул руку.
Твою ж…
Дерево загудело. И в этом гудении послышалась угроза.
Это все она!
Она и другие твари! Эльдар их видел. И слышал… и все-все слышал. Он прикусил губу, заглушая крик, готовый вырваться из горла.
Мир меняется?
Пускай.
Магии становится меньше? И меньше одаренных? Исчезают нелюди? Разве это плохо? Нет, это… это ведь чудесно, просто-напросто замечательно! Что плохого в том, что, наконец, будет восстановлена историческая справедливость?
Ничего.
Он поэтому и стрелять не стал. То есть, сперва не стал, потому что стоял далеко. И не был уверен, что попадет, а еще, что, попав, уничтожит ту тварь, которая явно была главною, иначе прошлые не стали бы ее слушать. А они сидели.
И слушали.
И…
Очередное дерево преградило путь, а босая нога провалилась в моховую кочку.
– Проклятье! – прошипел Эльдар, но тихо, чтобы твари не услышали.
О да, теперь он знал… он понимал, как ошибался! Умные люди способны признать свою ошибку, а он умный человек. И тем больнее осознавать, что по незнанию, по недомыслию едва все не уничтожил.
Ему бы вернуться.
Эльдар огляделся, пытаясь понять, куда идти. Если есть вход, то должен быть и выход.
Так где же?
Вернуться и подать доклад. Не только тем людям, которые возложили на Эльдара надежды. У них, конечно, была власть, но кроме власти были и желания. И они вполне могли бы пойти навстречу собственным желаниям в ущерб интересам всего человечества.
Личное порой берет верх над общественным.
Но Эльдар не допустит…
Он выдернул ногу.
Думай.
Вход там же, где выход… только… он стоял в стороне, когда все вдруг переменилось, и теперь, похоже, несколько потерялся. И как быть? Кричать? Его найдут, но… удастся ли сделать вид, что он оказался здесь случайно? Ко всему дива… его дива освободилась от красной ленты, и значит, будет зла.
