Прижавшись спиной к стеклу, я сбросила рюкзак и размахнулась нейтроклем:
– Не подходи! Убью!
Только если призраки боялись алюминиевой пыли. Но откуда ей было знать, что внутри шарика? Новая жуткая я привалилась к стене и… заплакала.
Так. Так-так-так. Копия выползла из другого коридора. Там точно не было никакого выхода. Я помнила, как протиснулась между двух длинных стекол, прежде чем увидеть лестницу. Стук сверху заставил меня подпрыгнуть на месте, но не выпустить из виду призрак. Нет, ни за что!
Она вдруг отвернулась.
И резким взмахом прижала руки ко рту. Да это же…
Снова стук.
Пересилив себя, вскинула голову. Прямо надо мной к стеклу прижался карминец. Живой заключённый. Он водил щупальцем по полу и дышал на него. На стекле проявилась стрелка, которая вела туда, где сидела та… копия. Идти мимо? Смазанный кровавый след, который только что пересекал её лицо, сместился на затылок. Господи, какая же идиотка! Я и она. Мы обе. Призрак в коридоре повторял мои движения. Только с долгой задержкой. Это был экран. Экран с мазком крови, а не коридор.
Подавляя отвращение, прокралась по стеночке мимо себя. Неужели я так плохо выглядела со стороны?.. Холерный труп в истерике. Снова те же коридоры, тени, новые копии в диком ужасе метались по экранам рядом. Теперь было понятно, что бормотал первый призрак. «Пять… четыре… три…» Я же считала, стоя на месте, чтобы успокоиться. Плохой, плохой метод!
Направо, направо, налево… Лестница! Взлетев по ней, я вывалилась в комнату с карминцем.
– В другой раз ты бы всех нас угробила, – проворчал он.
– Где Уитмас Лау? Вы его знаете?
– Кто его не знает… Здесь, рядом. На шестом.
– На шестом?!
Ничего себе – рядом. Я подозревала, что ещё этаж с ловушками мне не пережить. А до шестого их целых два.
– Дуй на углы. Мы оставляем знаки, когда нас водят по эквилибринту. Иди по стрелкам. Сначала направо.
– Спасибо! – прокричала уже из коридора. – Спасибо!
То на одном, то на другом углу в ответ на моё дыхание проявлялись метки. На четвёртом этаже по комнатам скучали карминцы и шчеры. Затёкшие, как статуи. Привыкли сидеть без движения целыми днями. Лестница. Пятый этаж. Здесь, подальше от надзирателей, пленники водили по стёклам, подмигивали. Они выработали целую систему общения – незримую, как воздух.
Метки. Лестница. Шестой.
* * *
Здесь не было меток. Потому что на всём этаже – в самом центре – сидел один единственный пленник.
– Эмбер?..
– Пап…
Он порывался встать, но не справился с волнением и упал на колени. Я бросилась его обнимать.
– Эмбер! А я уже похоронил тебя. Моя девочка… Эмбер!
Уже казалось незнакомым это имя. Не моим. Таким прекрасно-далёким.
– Пап, ты можешь идти? По меткам!
– Там Бритц!
– Он вернётся через час или два. Охранники подперли эквилибринт гломеридой. У нас куча времени.
– Тогда идём, скорее.
Он встал, тяжело опираясь мне на плечи. Не была уверена, а ел ли папа вообще эти два месяца. Или питался одной только болью. Потому что даже без синяков и ссадин выглядел так, будто ему здесь всю душу выкрутили.
– Пап, ты без ошейника?
– Здесь ни к чему. Одно превращение, и баланс обрушил бы тюрьму.
– Тебя пытали?
– Он измучил меня, – шепнул папа.
Его суставы задеревенели, и на пятый этаж мы спускались, наверное, полчаса. Я дышала на стёкла, как вдруг раздался рокот. Пол качнулся. Папа среагировал первым: оттолкнул меня и отполз подальше:
– Они отгоняют гломериду! Сядь там, Эмбер! И не двигайся! Не шевелись!
Я послушно сжалась у противоположной стены. Эквилибринт нехотя поймал равновесие, но перенял нашу дрожь. Папа крутил головой и сосредоточенно кусал губы. Он словно был мёртв эти долгие дни, а теперь оживал на глазах:
– Нет времени искать метки. Мы пойдём при помощи воздушных сигналов.
– Воздушных?
– У нас тут целый язык, – он приложил к полу пальцы, сложенные необычным образом. – О, как я жалею, что не попытался раньше! Если б только знал, что ты… каким-то чудом…
Кто-то снизу ответил другим странным жестом, и папа скомандовал:
– На счёт три я перемещаюсь к выходу, а ты на моё место. Одновременно! Поняла?
Мы переместились. По новому сигналу где-то внизу пленники задвигались тоже, и нам удалось выйти в коридор. Так, чередуя углы и позы, добрались к лестнице. Спустились вдвоём. На пятом этаже папа снова прикладывал пальцы к стёклам, и другие пленники передавали друг другу маршрут. Мы считали шаги и крутились по коридорам, пока не преодолели ещё этаж. Так в ритме вальса целая тюрьма пробиралась к выходу. Нам сигналили, мы отвечали. С каждым циклом кто-то оказывался на свободе. Чем меньше пленников оставалось, тем чаще приходилось возвращаться туда, где мы уже проходили, чтобы сохранять баланс эквилибринта
На выходе с четвёртого этажа нам явилась я. Такая живая! Бежала навстречу, к лестнице. Последний кадр, запечатлённый экранами.
– Эмбер, ты куда! – испугался папа.
– Это не я!
– Эмбер, стой, где стоишь!
Пол накренился так сильно, что мы соскользнули, растопырив руки по стенам. Чуть не упали. Тюрьма качнулась обратно и выровнялась, но голова ещё кружилась.
– Всё хорошо, детка. Давай передохнём, хочешь?
– Нет! Здесь нельзя долго сидеть. Пожалуйста, пойдём, пап…
Я боялась новых призраков. Мы были на третьем, когда кто-то с краю передал, что видел гексы. Бритц возвращался. В эквилибринте оставались четверо. Через минуту вышел третий и готовился второй. Папа посигналил. Но не дал команды перестроиться, а послал ещё сигнал.
– Пап?
– Стой! Сработал датчик загрязнений. Мы наследили на стёклах, и система запустила бота.
Я глянула сквозь пол наискосок, на шчера, который уже должен был выйти. В его камере ползал чистильщик. Шчеру приходилось перемещаться по комнате, соблюдая баланс. Он не мог даже приблизиться к боту, не опрокинув тюрьму. Мы теряли время.
– Выйти может только один, Эмбер.
– Да нет же! Мы почти на свободе!
– Послушай меня! – рявкнул папа. – Шчер со второго этажа в ловушке. Из-за него нам вдвоём не покинуть здание. По моему сигналу ты спустишься одна и выйдешь.
– С тобой!
– Нет! Эмбер, эзеры с минуты на минуту обнаружат побег. Сюда ворвутся надзиратели.
