– Но город-то жив, – возразила я, указывая на вереницу повозок, постепенно скрывающихся за воротами.
– Так и Лиходолье не обезлюдело от того, что Орден отсек его от Славении колдовскими столбами, – пожал плечами Викториан, неторопливо жуя хлеб. – Конечно, тут нечисти всякой – под каждым кустом при желании найти можно, но люди все равно сюда приезжают. Торговцы – потому что через степь проходит самый короткий путь до южного морского порта. Каторжники и бандиты – потому что здесь им не грозит виселица. Бродяги, искатели сокровищ, тайные влюбленные, да и просто дураки, которым мерещится слава победителя чудищ, – все они стремятся в Лиходолье, поскольку здесь не станет преследовать власть, кредиторы и суровые родители. Разве что заклятые враги сунутся.
– Тебя послушать, так здесь почти рай, – ухмыльнулся оборотень, тщательно вытирая нож о полотенце и протягивая его Вику рукоятью вперед.
– Для тех, кому Славения стала преисподней, – еще какой, – серьезно ответил змеелов, принимая нож и, не глядя, убрав его в ножны на поясе. – Вас ведь сюда тоже не от хорошей жизни потянуло. Впрочем, вам-то в этой степи и бояться почти никого не стоит.
– Хорошо сказал, – согласилась я. – Почти.
Солнце поднималось все выше, и на скале становилось все жарче. Дудочник уже давно ждал нас у «козьей тропы», прижимая к боку раздутую дорожную сумку, и с любопытством наблюдал, как мы с оборотнем прячем свои вещи в маленькой пещерке, оставив при себе лишь узелок с едой и Искров широкий нож. Все остальное – сумки, одеяла, сменную одежду и все те мелочи, что успели захватить с собой, покидая обжитый дом в Огнеце, – оставили, замаскировав камнями.
Странное дело, но сейчас, оставшись без посоха, без тихо позванивающих при каждом шаге браслетов, без привычной тяжести мешочка с таррами на поясе, я чувствовала себя как шасса, впервые сбросившая шкуру. Тот момент, когда старая чешуя, тонкая и ломкая, уже сползла, оставшись грязными обрывками у ближайшей расселины, а новая, блескучая, гладкая и мягкая, еще не успела окрепнуть и затвердеть. Время, когда с головой окутывает постепенно проходящее ощущение уязвимости и незащищенности. К счастью, чешуя у молоденьких шасс крепнет очень быстро – и дня после линьки не проходит, как шкура становится еще крепче, чем была.
Но после первой линьки все мы запоминаем, какими уязвимыми можем быть…
– Хороший схрон получился. С пяти шагов не разглядеть, – усмехнулся змеелов, опираясь на трость. – Правда, на шестом шаге можно уже вниз ухнуть, но это мелочи.
– Это тебе в наследство останется, – нарочито весело отозвался харлекин, вешая нож на пояс и сдвигая его за спину. – Если в этот раз нас со Змейкой эта тварь сожрет, все твое будет.
– Сами за барахлом своим явитесь, еще не хватало носильщиком у оборотней подрабатывать, – едко отозвался Вик и, не дожидаясь ответной колкости, принялся спускаться по тропе, да так быстро, что поневоле пришлось последовать его примеру, чтобы не отстать.
Спуск оказался нелегким. Кое-где обрыв так сильно сужал тропку, что приходилось идти, тесно прижавшись спиной к шершавой скале, пачкая одежду желтой пылью и стараясь не смотреть, как из-под твоих ног вниз устремляются ручейки мелких камушков, смешанных с песком. Искра, шедший на этот раз последним, тихонько посмеивался над тем, куда я умудрилась нас всех завести, и спасибо, что оказались мы не внутри скалы, а всего лишь на тропе, где даже харлекин способен сломать и ногу, и шею, и все, что угодно. Ему было беспокойно, если не сказать страшно: в глубине его золотисто-алого переливчатого многоцветья мерцали облачка тревоги, вспыхивающие ярче каждый раз, стоило мне оступиться или чуть поскользнуться на камнях.
Искра прекрасно помнил истинный облик Госпожи Загряды. Его железные доспехи, до того как видоизменились, став похожими на плотно облегающий чешуйчатый панцирь, хранили след от каменных ее челюстей. Да и сама я невольно покрывалась холодным потом, когда перед глазами вставало зрелище щупалец, бьющихся о прозрачную колдовскую границу перед самым моим лицом. Безмолвно разевающиеся круглые миножьи рты, усеянные крохотными, но острыми, как бритва, зубами в восемь рядов, розоватая упругая плоть, дрожащая и постоянно сокращающаяся…
Я видела, что становилось с теми, кого Искра не успевал вытащить из тугих колец. Видела и те наполовину объеденные останки, которые харлекин выхватывал с секундной заминкой и почти сразу отбрасывал в сторону, ища тех, кому еще можно помочь.
Больше я такое видеть не хочу. Никогда и нигде.
А значит, той твари, что сонно ворочается под Златополем, нужно исчезнуть раз и навсегда.
– Змейка, не спи на ходу!
Я вздрогнула и посмотрела на Искру. Мы почти спустились – тропа огибала острый выступ и скрывалась в куче булыжников, усеявших степь у подножия горы. Дудочник уже стоял внизу, приложив ко лбу ладонь козырьком, прикрывая глаза от лучей яркого летнего солнца, и терпеливо ждал, когда мы соизволим к нему присоединиться.
– Можно подумать, что это не я хромой, а вы, – усмехнулся Вик. – Как знаете, но мне хотелось бы побыстрее со всем этим покончить, мое пребывание в Лиходолье и так слишком затянулось.
Я не стала отвечать, только вытерла вспотевший лоб рукавом блузки и торопливо сбежала вниз по тропе к ожидающему нас музыканту. Прав он: чем быстрее я выполню обещание, данное в обмен на умение видеть истину, тем скорее мы с Искрой станем свободными.
Что-то коснулось моего лица, будто бы к нему прилипла невидимая паутина. Непривычно холодный, почти ледяной ветер скользнул по моему затылку, заставив задрожать от озноба посреди жаркого степного лета.
Я подняла взгляд на светлые, почти белые стены Златополя, на гостеприимно распахнутые ворота – и неожиданно с какой-то обреченностью осознала, что нас здесь уже ждут…
Один змеелов как-то сказал мне, что очень многое отдал бы, чтобы видеть истину такой, какая она есть. Без туманной дымки приукрашиваний и недосказанности, без тускло-серых пятен лжи. А я с определенного момента то и дело хочу отказаться от этого дара, да вот только боги Тхалисса не принимают своих даров обратно. Хочешь – не хочешь, а носи в себе этот бесценный, безжалостный подарок до самой смерти, а если повезет, передай потомкам, которые уже родятся с этим знанием и этой истиной и не станут ею тяготиться, потому как не будут знать ничего иного. Но быть первым – или первой – редко когда бывает легко и приятно. Чаще всего это тяжелая ноша и малодушные мысли о том, что лучше б боги одарили своей милостью кого-нибудь еще.
Но отказаться все равно нельзя. И сделать вид, что ничего не получил, – тоже.
Я споткнулась о вывороченный из мостовой камень, безотчетно хватаясь за локоть идущего рядом харлекина. Тот словно и не заметил – шел спокойно и размеренно, не убирая правой ладони с пояса. Вот только рука у него закаменела от напряжения так, что показалась отлитой из металла.
Мы шли в логово чудовища. Вернее, мы уже очутились в нем, вот только что делать, если самого чудовища даже мне не видно, а вокруг вместо запустения и вороха щупалец кипела самая обычная жизнь, настолько мирная и спокойная, насколько она только может быть в лиходольской степи под защитой толстых стен.
