о задуманном романе «Идиот».
Одержимый мечтой стать обладателем пушкинских писем, Сергей Дягилев добился её исполнения. В лондонском доме Михаила Романова хранились письма поэта к невесте и жене. Великий князь, то ли поддавшись обаянию Дягилева, то ли будучи стеснённым в денежных средствах, уступил страстному собирателю фамильных реликвий, поставив лишь одно условие – ничего не говорить о продаже писем его дочерям Наде и Зии. И как рассказывал сам Дягилев Сергею Лифарю, овдовевший князь тогда бедствовал, но очень «любил красненькое».
В апреле 1929 года счёт дням великого князя Михаила Михайловича прервался: он умер в Лондоне и был похоронен на кладбище Hampstead Cementery.
Сергей Павлович недолго владел драгоценными автографами: нежданная смерть импресарио в Венеции в том же 1929-м перечеркнула его заветный проект – издать письма Пушкина к невесте. Завещания Дягилев не оставил, и вся богатейшая его коллекция поступила в ведение французского государства. Судьбу пушкинских писем должен был решить аукцион. Для их приобретения Сержу Лифарю срочно понадобились деньги, и деньги немалые. Без устали давал он балетные спектакли, танцуя на прославленных сценах парижской Гранд-Опера и лондонского Ковент-Гардена и втайне боясь лишь одного – не подвернуть бы ногу! «Средства на приобретение дягилевского архива и библиотеки я заработал ногами», – шутя признавался он сам.
Барон Фальц-Фейн, друживший с Лифарём, так рассказывал о том: «Одиннадцать писем Пушкина – самое ценное, что имел Лифарь в своём архиве рукописей. Все думают, что он получил это даром от Дягилева. Ничего подобного. Дягилев никакого завещания не оставил, он не собирался умирать. И всё его собрание попало в распоряжение правительства Франции. Хочешь что-то иметь – покупай. Бедный Серёжа! Он беспрерывно танцевал, не зная отдыха и думал только о том, как бы не вывихнуть ногу. Тогда всё пропало, так как сроки платежа были очень жёсткими. Он мне говорил, что дягилевские реликвии спас от распродажи, работая ногами. Серёжа ни за что не хотел продавать письма Пушкина. Хотя коллекционеры из Америки предлагали миллион долларов. А он нуждался. Жить ему было трудно». И добавлял, что пушкинские письма Сергей Лифарь, как истинный патриот, берёг для России!
Однажды, на одном из спектаклей в Лондоне, где гастролировал тогда Большой театр, в антракте к Лифарю подошла элегантная дама и, представившись маркизой Милфорд-Хейвен (то была Нада, младшая сестра графини Софии), довольно резко обратилась к нему: «Лифарь, я знаю, что вы купили у французского правительства письма Пушкина. Ну так вот, я хочу, чтобы вы продали их обратно мне».
Сергей Михайлович возразил аристократке, заметив, что сокровища эти должны принадлежать России, но не одной лишь семье. Увы, ему так и не довелось осуществить давнее своё желание – преподнести автографы поэта в дар России. Единственное, о чём Сергей Лифарь просил взамен, – разрешить поставить свой балет на сцене Большого театра. Но просьба знаменитого балетмейстера осталась без ответа. Ведь для советских властей он оставался прежде всего эмигрантом, хотя многие и признавали его «пламенным апологетом русской культуры в Европе».
Барон Фальц-Фейн называл своего друга Сержа Лифаря сердечным и благороднейшим человеком, говоря, что Пушкин «был его Богом, его Солнцем». Да и сам Лифарь веровал: «Пушкин был и навсегда останется моей радостью, солнечным лучом в моей жизни. Как теплота материнской ласки, он дорог и близок моему сердцу. Он согревал меня, утоляя мою духовную жажду».
…Воспоминания тревожат, не дают покоя своей незавершённостью. Горечь их как отстоявшийся осадок на дне души. Сколько раз переживал Эдуард Александрович заново события того злосчастного декабрьского дня 1986 года. Он ехал на поезде во Францию, и в ту самую минуту, когда экспресс остановился в швейцарской Лозанне, сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Не стряслось ли какой-то беды с его Серёжей? Взглянул на часы – было ровно четыре часа дня. Уже в Париже на перроне услышал крики продавцов вечерних газет: «Последняя новость – в Лозанне в четыре часа скончался известный танцовщик Серж Лифарь!»
Фальц-Фейн тут же пересел на поезд, идущий в Лозанну. На пороге знакомого дома его встретила вдова-графиня. Некогда барона связывали с Лиллан Алефельд тёплые дружеские отношения. Эдуард Александрович и познакомил её со своим близким другом Сержем Лифарём. Красавица-графиня на десятилетия, вплоть до самой смерти великого танцовщика, стала его женой.
Она ввела убитого горем Эдуарда Александровича в комнату, где увенчанный венком из белых лилий в гробу лежал его Серёжа. Он так любил лилии при жизни!
– Я всегда брал с собой фотоаппарат и сделал несколько снимков. Вдруг графиня, как злобная фурия, налетела на меня: «Мёртвых не снимают!» Выхватила у меня фотоаппарат и засветила отснятую пленку. Я ушёл, не простившись с ней, уехал в Париж. С тех пор не хочу её больше видеть. У Сержа после смерти лицо было необыкновенно красиво, и я единственный в мире, кто видел его таким…
Графине Лиллан Алефельд перешли по наследству и три старинные миниатюры с портретами Александра Пушкина, Наталии Ивановны и Николая Афанасьевича Гончаровых. Ими бывший их владелец дорожил чрезвычайно.
Миниатюра с изображением поэта чудом попала в руки Сержа Лифаря ещё в Париже. «Однажды какой-то русский беженец принёс… и продал за малую цену маленький портрет Пушкина. Не зная, чьей он работы, я бросился к А.Н. Бенуа… Без колебания А.Н. определил, что это миниатюра Тропинина», – вспоминал Лифарь. К слову сказать, авторство Василия Тропинина ныне опровергается, однако миниатюра написана под впечатлением знаменитого портрета кисти славного художника. И это бесспорно.
А ведь по легенде, прочно соединённой с миниатюрой (или не легенде?!), Пушкин перед свадьбой подарил его красавице-невесте. Подтверждение тому – любопытный рисунок на обороте портрета: змея, свернувшаяся в кольцо и кусающая свой хвост (а ведь это – древнейший символ любви, памяти, вечности!), и надпись золотом: «Amour», да и сама рамка старинной работы, обрамляющая медальон.
Парные портреты-медальоны супругов Гончаровых работы художника Вуальтье (Voiltier), как полагают историки искусства, – поздние копии с известных миниатюр из Полотняного Завода, калужской усадьбы Гончаровых, сделанные весьма профессионально на кости в конце XIX или в начале XX века.
Прекрасной даме с длинным романтическим локоном со временем суждено будет обратиться в капризную и деспотичную «маменьку Карса», а молодому красавцу с томным поэтическим взглядом – в больного, умственно иступлённого и жалкого в своем одиночестве отца большого семейства.
Лишь Александр Пушкин – вне времени, судьба так и не позволит ему состариться. Его портрет – и есть самая большая загадка. Написан ли он был при жизни поэта, или то поздняя работа неизвестного художника?
Впервые фамильные реликвии Пушкиных-Гончаровых из коллекции Лифаря были
