будет появляться возможность. Ещё он обещал не ограничивать мою свободу и не вмешиваться в воспитание детей. Детей, как же это смешно. У нас с губернатором не могло быть наших об-щих детей. Он был не так охоч до женщин, как мой отец. И в глазах
Франклина я не улавливала ни единого намёка на хоть какие-нибудь плотские желания. Я была для него, как дочь. Мой жених готов был признать моего ребёнка своим, но не делить ложе. Не смог бы позволить се-бе этого, как, впрочем, и я.
Наконец, удача улыбнулась мне. Так почему я не испытывала радости?
Умом я понимала, что это мечта каждой девушки, оказавшейся в моём положении. Только вот сердце отказывалось мириться с этим везением. Оно без устали требовало бежать, без оглядки от тихого семейного счастья с лордом Солсбери.
Накануне свадьбы в доме губернатора начался настоящий переполох.
Крики и ругань разорвали, чуть ли не гробовую тишину дома. Среди голо-сов я смогла уловить родной мне голос Ричарда. Пока я спускалась по лестнице к кабинету губернатора, моё сердце то замирало, то выпрыгивало из груди. Неужели он пришёл? Но зачем? Проститься? Мисс Ричмонд говорила, что на днях видела полковника Монтгомери в порте. И я решила, что он собирается покинуть Сент-Огастин. Ведь здесь его ничего не держало. Медленно подойдя к дверям, я не спешила их открывать, вслушавшись в спор мужчин.
— Вы не имеете права запрещать мне увидеться с Лили! — громко воз-мущался Ричард.
— Полковник Монтгомери, я имею все права на это! — решительно настаивал мой жених. — Завтра она станет моей женой. Мисс Дарлингтон дала своё согласие. А вас я попрошу больше не докучать мне своими тре-бованиями. Тем более что они безосновательны.
— Вашей женой она не будет! — в голосе Ричарда уже слышались рев-ностные нотки. — Мисс Дарлингтон носит моего ребёнка! Это вы не имеете права на неё!
От этих слов моя голова закружилась. Его ребёнка? Что он делает?
На что надеяться? Это же ложь. Я с трудом сдержала себя, чтобы не зарыдать. Ну что ему надо? Ричард прекрасно дал понять на корабле, что эта беременность разделила нас навсегда. Своего ребёнка он бы признал, а вот чужого никогда. Мало того, чужого, так ещё и от дикаря.
— Сэр, это не ваш ребёнок, — опровергнул слова Ричарда губернатор. — Я знаю правду и женюсь на мисс Дарлингтон, как обещал её отцу.
— Ошибаетесь, милорд, — не унимался полковник, — я люблю Лилию и это мой ребёнок. Вы совершаете грех, лишая дитя его отца.
— Пойдите прочь! — повысил голос губернатор.
Я не выдержала и, распахнув двустворчатую дверь, вошла в кабинет.
Они замолчали на мгновение, перевели свои глаза на меня. Ричард не растерялся. Бросившись ко мне, припал на одно колено. Обнимая мои ноги в пышных юбках, поднял глаза и, не теряя времени, сказал:
— Я глупец! И буду ещё большим глупцом, если позволю другому мужчине жениться на женщине, которую люблю. Новый Свет дал мне второй шанс быть счастливым, и клянусь богом, я его не упущу. Прости меня, пожалуйста, — зарываясь лицом в атлас подола, просил он. — Прости, умоляю. Я думал, что смогу уйти и забыть, но каждый день без тебя походил на агонию. Я закрываю глаза и вижу тебя, Лили. Я слышу твой голос в тишине. Я схожу сума без тебя, любимая. Я никогда и никого так не любил, как тебя.
Он сильнее прижал меня к себе и шёпотом спросил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Что я должна была ответить после такого признания? Положив ладони на голову Ричарда, я нерешительно посмотреть на лорда Солсбери. Я испытала настоящую радость, но она была бы неполная, если бы в глазах друга моего отца я не увидела одобрение. Губернатор довольно кивал, глядя на нас.
— Лилия, думаю я не смогу исполнить желание Эдмунда, — говорил лорд. — Хоть я и невысокого мнения о полковнике Монтгомери, но, похоже, только ему под силу сделать вас счастливой. Сэр, — теперь он обращался к стоящему на коленях Ричарду, — если вы не оправдаете ожи-даний дочери моего друга, то я буду вынужден спросить с вас по всей строгости. И поверьте, я буду беспощаден.
— Я скорее умру, чем позволю себе расстроить Лили, — пробурчал
Ричарда, не оборачиваясь к губернатору.
Он стоял, припав на одно колено, до тех пор, пока губернатор не оставил нас наедине.
— Ты не ответила, Лили, — с надеждой в глазах, говорил мой желанный жених.
— Ричард, ты знаешь мой ответ, — опускаясь к нему на пол, сказала я.
— Скажи, — шептал он, покрывая моё лицо поцелуями, — скажи.
— Да, — успела я ответить прежде, чем губы Ричарда нежно сомкнулись на моих губах.
Волна счастья накрыла меня с ног до головы. Как много горестей и потерь выпало на мою долю, но я смогла всё пережить. Может, я эгоистка или недобропорядочная христианка, но, Господи, я заслужила это счастье.
Я была достойна такой любви. Любви, разрушающей не только железные оковы, но и оковы в наших сердцах. Ричард смог принять меня, зная, что дитя, которое я ношу под сердцем не его. А я смогла найти в себе силы забыть его тихие упрёки и обиды.
Мы совершаем много ошибок, ведь слова, брошенные в порыве гнева, ранят больнее, чем холодное лезвие шпаги.
Эпилог
Каменные стены мрачных коридоров лишь слегка приглушали стенания пациентов сумасшедшего дома. Я шла за супругом и доктором Броуди, вздрагивая от каждого шороха в темноте. Лучи света почти не проникали в эти камеры-склепы. А зловонный смрад нечистот и затхлости вызывал приступы тошноты.
Ричард был, конечно, против моего решения поехать навестить сестру, но спорить и категорично высказываться не рискнул. Последний месяц беременности мне давался тяжело. Я не располнела, как большинство женщин в моём положении. Меня мучили резкие смены настроения. Я могла часами плакать, считая себя слишком неповоротливой или жалуясь на из-нуряющую жару. Поэтому, когда я сказала супругу, что хочу увидеть Изабель, он только тяжело вздохнул.
И вот несколько часов тряски по ухабистой дороге и мы в пристанище умалишённых, а мерзкий доктор ведёт нас к своей не самой лучшей паци-ентке, у которой прогрессирует истерия, несмотря на самые радикальные методы лечения. Слушая этого эскулапа, больше подходящего на шарлатана, чем на светило науки, мне хотелось вцепиться ему в лицо и закричать:
«Лжец!».
Тяжёлая железная дверь отворилась, и доктор пригласил нас войти внутрь камеры. Мои глаза уже привыкшие к темноте, всё же с трудом раз-глядели грязный, лохматый, скрюченный комок в дальнем углу камеры.
Сначала
