— Спасибо, Джин. Это хорошие новости.
— Надеюсь. Надо подождать.
Он вздыхает.
— У меня все, — говорит он.
— Пока.
— Здесь чисто, — замечает Алан.
Я оглядываюсь. Он прав: квартира Стрита не просто чистая, она стерильная. На стенах нет картин, равно как нигде нет фотографий Стрита или его родственников и друзей. Ни рисунков, ни эстампов. Обстановка сугубо функциональная: диван, кофейный столик, маленький телевизор.
— Спартанец, твою мать, — бормочу я.
Мы проходим в спальню. Как и гостиная, она безукоризненно чистая. Кровать аккуратно заправлена, прямо-таки по-армейски. Есть у него и компьютер, стоит на столике у стены.
Тут я это вижу. Единственную вещь, которой здесь явно не место. Небольшой медальон, лежащий рядом со студенческой тетрадкой. Медальон женский, на золотой цепочке. Я беру его и открываю. Внутри миниатюрная фотография красивой пожилой женщины. «Чья-то мать», — думаю я.
— Хорошенькая, — замечает Алан.
Я киваю. Я кладу медальон, открываю тетрадь. На первой странице надпись: «Эта тетрадь принадлежит Реней Паркер. Может, с виду в ней ничего особенного, но на самом деле это МАГИЯ — ха-ха! Мой ковер-самолет. Так что не смейте трогать!» Ниже подпись и дата.
Я киваю. Вот оно. Это ключ.
Он приведет нас к нему.
Я трогаю тетрадь, провожу пальцами по надписи.
Может быть, она и в самом деле окажется магической.
51
Я стою и слушаю Алана. Он сильно волнуется. У меня ощущение, что все начинает двигаться быстрее и быстрее.
— Мы нашли Реней Паркер в ВИКАП. Нечто потрясающее.
ВИКАП — программа, занимающаяся разбойными нападениями. Она была придумана одним детективом из полицейского управления Лос-Анджелеса в 1957 году, но не использовалась до 1985 года, когда ее задействовали в Национальном центре анализа насильственных преступлений при Академии ФБР. Идея сама по себе гениальна. Это национальная база данных, цель которой собирать, рассматривать и анализировать насильственные преступления. Особое внимание уделяется убийствам. Вся информация, вплоть до мельчайшей, касательно раскрытых и нераскрытых преступлений предоставляется любому работнику правоохранительной системы, занимающемуся этими преступлениями, не важно на каком уровне. В целом эта груда информации дает возможность сравнивать акты насилия в масштабе страны.
Алан показывает мне бумаги, которые держит в руке:
— Дело двадцатипятилетней давности. Стриптизерша из Сан-Франциско. Ее нашли задушенной в аллее, и, что главное, часть ее органов была удалена.
Все моя усталость исчезает. Как будто я понюхала кофеин.
— Это наверняка он. Непременно.
— Ага, дальше лучше. Тогда у них был подозреваемый. Они только не смогли собрать достаточно улик.
Я вскакиваю.
— Лео, оставайся здесь, будешь за связного. Алан и Джеймс, полетели в Сан-Франциско. Немедленно.
— Слушаюсь, — говорит Алан и направляется к двери, подгоняемый приливом адреналина, возбуждения и злости.
Мы выходим из здания и видим Томми Агилеру, который сидит в своей машине. Он неподвижен и собран.
— Подождите секунду, — обращаюсь я к Алану и Джеймсу и подхожу к машине. Томми опускает стекло.
— Что происходит? — спрашивает он.
Я рассказываю о том, что нам удалось узнать.
— Теперь мы летим в Сан-Франциско.
— Что требуется от меня?
Я улыбаюсь, протягиваю руку и касаюсь его щеки.
— Выспись.
— Звучит заманчиво, — говорит он.
Мистер Лаконичность, как всегда. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
— Смоуки, — окликает он меня.
Я поворачиваю голову.
— Будь осторожна.
Я успеваю заметить беспокойство в его глазах, прежде чем он поднимает стекло и уезжает.
Почему-то я вспоминаю Салли Филд на церемонии вручения премии «Оскар».
— Я ему нравлюсь, я ему в самом деле нравлюсь, — бормочу я тоненьким голоском.
52
Этот сон я вижу впервые. Прошлое и настоящее смешались, стали единым целым.
Я сплю в собственной спальне и слышу шум. Какие-то визжащие звуки, будто где-то работают пилой. Я встаю и хватаю пистолет с прикроватного столика. Сердце бешено колотится.
Я тихо крадусь в коридор, держа перед собой пистолет в трясущихся руках. Неужели кто-то залез в дом?
Звук исходит из гостиной. К визгу пилы добавляется хихиканье.
Я вхожу и вижу его там. Голова обмотана бинтами. Видны лишь огромные красные губы и омертвелые глаза.
— Смотри, — шипит он по-змеиному.
Спинка дивана заслоняет мне обзор. Но я и не хочу ничего видеть.
— Смотри, — приказывает он.
Я двигаюсь вперед, вперед, вперед.
И вижу.
Она лежит на диване. Вспоротая от грудины до паха. Все органы на виду. В волосах кладбищенская земля. Грязным пальцем она показывает на меня.
— Ты виновата… — хрипит она.
Сперва это Алекса, затем Шарлотта Росс, а потом Энни.
— Почему ты позволила ему убить меня? — спрашивает Энни и тычет в мою сторону пальцем. — Почему?
Человек с забинтованным лицом хихикает.
— Видишь? — шепчет он. — Видишь их грязные пальцы? Они вечно будут направлены на тебя.
— Почему? — спрашивает Энни.
— Видишь? — шепчет он.
Я резко просыпаюсь. В кабине самолета безмолвно и полутемно. Джеймс и Алан дремлют.
Я смотрю в иллюминатор на темную холодную ночь и ежусь. Грязные пальцы. Сомневаться в том, что это символизирует, не приходится.
Я чувствую их постоянно, они указывают на меня из могилы. Те, кого я не спасла.
Я позвонила Дженнифер Чанг в полицейское управление Сан-Франциско из самолета, и она встретила нас в аэропорту.
— Все, я с тобой больше не дружу, — говорит она, намекая на ранний час.
— Прости, Дженни. Тут все так закрутилось. — Я рассказываю ей о Келли.
Она вытягивает губы в прямую, злую линию.
— Больше ничего не известно о ее состоянии? — спрашивает она.
— Нет, — отвечает Джеймс.
— Господи… — говорит Дженни и смотрит в сторону.
