них не отставать.
— Так держать, Лонгиноз, — зная слабость Лонгиноза, похвалил его Спиридон Гуния.
— Всегда готов служить общему делу! — снова козырнул Лонгиноз и улыбнулся, вытирая со лба обильный пот.
Уча Шамугия и Антон Бачило по-прежнему жили в Кулеви в семье Эсмы и Якова Арахамия. Никак не смогли они расстаться с их добрым очагом. На канале Уча и Антон почти не сталкивались, разве что поздним вечером встречались за ужином, да и то изредка. Обычно они шли с работы в разное время, настолько голодные и усталые, что, наскоро перекусив, тут же отправлялись спать, не в силах дожидаться друг друга.
Дела у них шли неплохо. Ни один экскаваторщик не мог состязаться с ними. Оба намного перевыполняли взятые на себя обязательства, но обоим не давала покоя одна и та же мысль. Уча переживал, что, опередив Антона, он тем самым проявит неблагодарность к своему учителю. «Как же так, — думал он, — Антон обучил меня всему, что сам умел, именно по его рекомендации я и стал самостоятельно работать, да еще на «Комсомольце». И что же? Просто так и положить на лопатки самого близкого мне человека? Нет, что-то тут не так...» И, обеспокоенный этой мыслью, Уча останавливал экскаватор, стремясь поотстать от Антона. Но страсть к соревнованию брала свое, и он вновь с азартом рвался вперед.
Те же сомнения мучили и Антона: «Что-то нескладно получается, я сам обучал и направлял Учу, сам уступил ему «Комсомолец», а теперь сам стараюсь его обогнать. Нет, негоже так поступать...» И, подобно своему другу, Антон замедлял работу. Но дело торопило, и Антон с новой энергией вонзал ковш в неподатливую землю.
Переживания оставались переживаниями, а соревнование день ото дня набирало силу. Вся стройка с неослабным вниманием следила за его ходом. Каждый вечер в управлении вывешивали «молнии», извещавшие о делах соревнующихся.
За ужином Уча и Антон предпочитали не распространяться о своих успехах. Каждый боялся показаться хвастуном, боялся обидеть другого неосторожным словом. В общем, говорили они мало, а работали на славу. Оба понимали, что работают не для победы друг над другом, а ради успеха всей стройки, общего дела. Так что соревнование соревнованием, а любовь и дружба прежде всего. Тем они и жили.
Лишь раз в неделю, встречаясь со своими невестами, они рассказывали о своих успехах. Вот тогда и выяснялось, сколько кубометров грунта вынул каждый и на сколько метров продвинулся по трассе. И новая неделя начиналась новой жаждой работы и успеха.
Главный канал неуклонно двигался вперед.
О достижениях Учи Шамугия и Антона Бачило говорила вся стройка и весь город. Стенные газеты, районная и республиканская пресса публиковали их портреты и графики выполнения обязательств.
Тариел Карда каждый день без устали ездил по массивам участка. Пример Учи и Антона убедил его в жизненности и силе стахановского движения.
Начальник управления старался убедить всех работников стройки в силе социалистического соревнования. Вскоре в стахановское движение включилась вся стройка. Соревновались массивы и бригады, драгеры и трактористы, рабочие и инженеры.
— А мне с кем соревноваться, товарищ Тариел? — с обидой спросил Карда снабженец.
— Где мне найти еще одного снабженца, Лонгиноз?
— Да, но я не хочу оставаться в стороне, товарищ начальник управления, — как всегда по-военному чеканил слова Лонгиноз Ломджария.
— Но разве ты в стороне, Лонгиноз?
— Еще как в стороне. Просто обидно. Каждый с кем-то соревнуется, из кожи вон лезет, а я один как перст остался. Некуда силу девать.
— Ну раз так, давай посоревнуемся мы с тобой, идет?
— Э, нет, товарищ начальник, пожалуй, силенок у меня не хватит.
— А говорил, силу девать некуда?
— Ну, не столько же, чтобы вас обойти.
— Полно, полно, старайся работать лучше, это и будет твое соревнование.
Все старались работать лучше. А от треска мотоцикла Лонгиноза Ломджария просто некуда было деваться. Он как птица перелетал с массива на массив, привозя людям добрые вести: то получение нового трактора или бульдозера, то электропил, то проволоки и телефонных столбов.
Постепенно налаживалось снабжение питьевой водой, в магазинах и ларьках появилось больше продуктов, а в столовках и закусочных прибавилось мясных блюд. Лучше заработали и те, кто не принимал участия в социалистическом соревновании.
Однажды субботним вечером сваны раньше обычного возвращались с работы. С лопатами на плечах, усталые, грязные и голодные, шли они берегом моря.
Солнце погружалось в море, и багровые его отсветы ложились на небритые и воспаленные лица сванов. Все они были одинаково одеты: короткие архалуки, ножи и кисеты у пояса. Даже лопаты и те были как бы похожи на своих хозяев. Сваны берегли их как зеницу ока и никогда не оставляли на трассе.
Обычно они возвращались в бараки с песнями, но сегодня им было не до песен — солнце немилосердно жгло, они разомлели от жары и молчали.
— Никак не пойму, что значит это самое социалистическое соревнование, — нарушил затянувшееся молчание беспокойный Циок Авалиани. — Ты с ним соревнуешься, а он тебе помогает. А вот раньше, когда люди состязались, они только о том и думали, как бы повергнуть друг друга, и ради этого ничем не брезговали.
— Это-то как раз и плохо, что ничем не брезговали, — отозвался Гардапхадзе.
— Тоже скажешь! А как иначе можно было одержать верх? — удивился Адиль Чегиани.
— Честным путем, — назидательно ответил Кижи.
— Это еще как сказать: одни состязались честно, другие же норовили подножку подставить, лишь бы победить.
— А вот теперь в социалистическом соревновании состязаются по-честному.
— Ну, это понятно, но помогать и поддерживать соперника — это уж чересчур, — сказал Адиль Чегиани.
— В том-то и дело, что не чересчур. Это и называется социалистическим соревнованием. Ведь соревнуемся-то как раз для того, чтобы ускорить общее дело. Затем мы и состязаемся, чтобы каждый был победителем.
— Тогда незачем человека, который тебе всячески помогает, соперником звать, — заупрямился Адиль Чегиани.
— Что верно, то верно, — согласился с ним Кижи Гардапхадзе. — Надо какое-нибудь другое слово найти. Зачем человека обижать, если он себя не щадит, чтобы помочь тебе делать общее дело. Ничего, найдем новое слово, было бы дело.
