шипит, жестами показывая, чтобы я завязывал с этими разговорами.
— Зачем она вам? — Ирина Борисовна наливает себе кружку воды, не торопясь пьет, — она же кошмарная.
— Мама! — возмущается Лера.
— Вообще не подарок! — соглашаюсь, — не знаю за какие прегрешения досталась.
— Ничего что я здесь?
— А вы только представьте, каждый день под боком будет? Это же с ума сойти можно.
— Однозначно. Но я готов на такие жертвы.
— Почему?
— Потому что люблю. И хочу, чтобы была рядом.
Ирина Борисовна выжидающе смотрит на дочь.
— Я за него не пойду! — чеканит Лера.
— Кстати, можете нас поздравить. Скоро второй ребенок будет.
— Демид! — она заливается румянцем, — Ну обязательно надо было об этом говорить?
Ее мама усмехается:
— Я бы все равно узнала, потому что ты снова забыла в ванной упаковки из-под тестов.
— Что? Да блин, — стонет Лера и падает на стул, утыкаясь лицом в сложенные перед собой руки.
— Опять не хочет? — это уже вопрос ко мне.
Я качаю головой. Неприятно царапает слово «опять». Неужели Макса тоже не хотела?
— Да хочу я, хочу, — глухо бухтит Лера, не поднимая головы. — Просто как представлю, что все это заново, так тошно становится.
— Ты теперь не одна будешь. С мужем. Справитесь.
— У меня такое чувство, что ты пытаешься сбагрить меня из дома.
— Естественно. Сколько можно тут толкаться? Я, может, жить заново начинаю, а тут ты у юбки сидишь, — произносит Ирина Борисовна. И я понимаю откуда у Лерки такой острый язык. Мамины гены.
Интересная женщина, спокойная, рассудительная, но не мямля. Умная. И как ни странно, но я чувствую, что она на моей стороне. Вернее, на нашей. Внезапный союзник в борьбе с Леркиным упрямством.
— Спасибо, мам. Ты настоящий друг.
— Да пожалуйста, — беспечно кивает та, — обращайся, если что.
На кухне замирает молчание. Вознесенская так и сидит, уткнувшись носом в руки, а мы с ее матерью стоим по обе стороны от нее и ждем.
Давай Ежик, хватит говняться. Знаешь же, что все, попалась.
— Я подумаю. Такой ответ вас устроит? — Лера, наконец, поднимается из-за стола, — И не ходите за мной. Мне нужно побыть одной.
Провожаем ее взглядами.
— Кофе? — не глядя на меня, предлагает Ирина Борисовна.
— Пожалуй, не откажусь.
Пора наводить мосты с будущими родственниками.
Эпилог 3
Эпилог 3
Думает она долго. Неделю молчит, не меньше. И мне все труднее держать себя в руках и не предпринимать активных действий. На работе срываюсь по любому поводу, подчиненные ходят по стенке и боятся лишний раз выглядывать в коридор. Даже с братом не пересекаюсь, потому что Артур начнет спрашивать, что и как, а я в душе не ведаю как. Лерка вообще в тень ушла. Не звонит, на глаза не показывается, полный игнор. Даже по поводу Максима мы общаемся через ее мать. Она его мне выдает и забирает, на все вопросы отвечая молчанием и разведенными руками:
— Это же Лера.
Да, это многое объясняет, но уверенности ни хрена не добавляет. И терпения тоже. Даже мою холодную и сдержанную во всех смыслах натуру, и то корежит настолько, что уже готов бешеным сайгаком носиться по городу и орать.
Это мне, наверное, за все мои косяки и прегрешения кармический ответ прилетел. Подарок от Вселенной. Инъекция антикрутости, чтобы жизнь медом не казалась.
И в тот момент, когда мое терпение заканчивается, я нахожу под дворниками своей машины самодельный бумажный конверт.
Вижу его издалека, едва выходя на улицу из вращающихся дверей. Сердце моментально ускоряется, а мозги отключаются. Кое-как отвязываюсь от внезапно прицепившегося коммерческого. Он вещает о необходимости аудита, а я таращусь на свою машину и отвечаю невпопад. Какие аудиты? Какие встречи? Отвалите от меня все!
— Да-да, непременно займусь этим, — не слишком вежливо обрываю разговор и слетаю по ступеням.
Мне требуется все мое мужество и выдержка, чтобы достойно пройти через парковку — ровным шагом, с высоко поднятой головой и взглядом короля мира, а не вприпрыжку, хлопая кожаным чемоданом по ляжке.
Мне пофиг на все. Я скала. Оплот здравого смысла и еще чего-то там. Забыл чего именно…
Нервными руками вытаскиваю конверт из-под дворника, отдираю край и достаю квадратную бумажку. Простую, из канцелярского блока. На одной стороне небрежно написано карандашом «Мистеру Размороженному», на второй «я согласна»
И вот стою я посреди парковки, комкаю в кулаке кусочек бумаги и улыбаюсь, как конченый придурок. Сотрудники проходят мимо меня, подозрительно оглядываясь. Наверное, решили, что я тронулся умом — сначала гонял всех в хвост и в гриву, а теперь лыбится, словно блаженный. Не иначе как очередную гадость задумал.
На самом деле я просто счастлив, что эта рыжая-нерыжая, наконец, сказала мне «да». А еще пытаюсь заново научиться дышать. Странное состояние, будто наконец добился того, о чем мечтал всю жизнь.
Я звоню ей. Начинаю издалека:
— Как там Макс?
— В саду.
— А младшенький?
— Ты хотел сказать младшенькая? — нагло усмехается Вознесенская.
— Может, все-таки сын?
— Дочь! — припечатывает она, — чего звонишь?
— Получил твое послание.
— Не понимаю, о чем речь.
— Лер-ра, ты специально меня доводишь?
— Да. Ты такой хорошенький, когда злишься и пышешь жаром.
— Очень смешно, — у меня сейчас лицо треснет от улыбки, — Давай проясним один момент. Я правильно понял… Ты согласна на мое предложение?
— Да, Барханов. Согласна.
— Это Ирина Борисовна тебе хвост накрутила?
— Мама здесь не при чем. Я просто… — она внезапно становится серьезной. Голос от волнения срывается и звенит, — я просто действительно хочу быть с тобой. Потому что люблю. Но мне чертовски страшно. Вдруг ты опять… Я тогда чуть с ума не сошла, и повтора точно не вынесу.
— Нет, Лер. Никаких вдруг и опять, — я понимаю ее страх, и удавиться хочется из-за того, что я стал его причиной, — Ты прости меня за прошлое. Я не могу его изменить, но в состоянии сделать счастливым будущее. Просто дай мне шанс.
— Хорошо, Демид. Только больше не делай мне больно, — Еж убирает свои острые иголки, раня в самое сердце своей беззащитностью.
— И вправду любишь?
— Люблю, —
