у меня мысль.
Я быстро подошел и взял билет до Буэнос–Айреса, уже зная, что выйду в Боготе или Лиме, чтобы покинуть американский континент. Оставшееся время я скоротал за стаканчиком виски в баре.
Наконец, объявили посадку. Я внимательно наблюдал за отлетающими пассажирами, но ничего подозрительного не заметил. Почти перед самым окончанием посадки, я прошел в самолет. Я чувствовал, что весь покрыт липким потом, то ли от жары, то ли от пережитого волнения.
Во время полета я еще раз перебрал все мысленно и пришел к выводу, что самолет мне следует покинуть в первом же аэропорту, чтобы затем продолжить свое бегство. Я путешествовал только с одним портфелем, а поэтому, когда мы приземлились в Боготе, я решил больше не возвращаться в самолет и тихо направился к выходу из здания аэропорта.
— Фернандо!.. Миа амиго!.. — раздался рядом незнакомый голос.
Я остановился, уставясь на незнакомца, который приближался ко мне с радостной улыбкой, протягивая мне руку. Я так растерялся, думая, что мужчина просто обознался, что даже не схватился за пистолет, который был у меня за поясом.
— Миа амиго!.. — радостно повторил он, беря меня за локоть.
И тут я почувствовал легкий укол… Весь мир закрутился у меня перед глазами… Сквозь туман и шум до меня донесся незнакомый голос:
— Помогите, пожалуйста. Моему другу стало плохо от жары и виски… — и чьи–то руки бережно подхватили меня…
Глава 4
Педро Хуанес оторвался от записей, откинулся в кресле, рывком руки ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки, как будто тот его душил. Затем он провел рукой по коротко остриженным волосам с проседью. В этот момент он выглядел даже несколько старше своих тридцати двух лет. На бледном лице проступала желтизна, след перенесенной тропической лихорадки. Он уже знал эту историю, знал и ее финал, но переживал еще раз все подробности, пережитые близким для него человеком, чтобы в конце этих записей еще раз уточнить то, что должен выполнить оставшийся в живых, помня последнюю волю умирающего… Он плеснул себе в стакан виски, выпил и закурив сигарету, вновь углубился в чтение записей.
Очнулся я в подвале незнакомого мне дома. Мои руки были крепко связаны веревкой, а передо мной сидел улыбающийся Мигу эль.
— Ну что, отродье собаки, думал, что уйдешь от нас? — проговорил он, показывая свои золотые зубы. — Теперь ты будешь проклинать тот день и час, когда мексиканская шлюха произвела на свет такого ублюдка, как ты…
Я набрал силы и плюнул в его улыбающуюся, наклоненную ко мне рожу. Тут же я почувствовал сзади отменный удар, и все поплыло у меня перед глазами.
— Осторожно! — воскликнул Мигуэль. — Ты можешь так убить его, Фред, а пока мы еще не закончили с ним беседу…
В лицо мне кто–то плеснул воды, и я снова увидел сначала расплывчатое, а потом более реальное лицо Мигуэля, и тут у меня возникла идея использовать свой последний козырь.
— Подонок, — процедил я сквозь зубы, — грязная вонючая свинья… Это ты еще, мерзкий предатель, смеешь меня обзывать?!.. Жаль, что я тебя за твою подлость не убил в первый же день нашего знакомства!..
— О чем ты говоришь, Томпсон? — удивился он. — Это ты решил нас всех околпачить, удрав на машине охранника.
— А как бы вы сами поступили на моем месте, узнав, что вас хотят прикончить после окончания дела, а? — усмехнулся я. — Я–то играл абсолютно честно, работая только за деньги, а вот вы оказались подонком, сеньор Мигуэль…
— Но о чем ты?! — его изумление казалось вполне искренним.
— Хватит блефовать, сеньор Мигуэль, — сказал я. — Вы втянули в большую игру сосунков. Им бы пить хорошее вино, да ласкать славных девчонок, наслаждаясь жизнью, а вы втянули их. Они же еще не научились контролировать свои поступки и слова…
— Кого и что ты имеешь в виду?
— Ваших подручных: Хосе и Раймундо. У Раймундо в последний вечер не выдержали нервы. Вы, сеньор Мигуэль, знали обо мне многое, но не все. Дело в том, что Макс не знал… Я же вырос в этих ваших бананово–оранжевых республиках, не только язык изучил, но и диалекты. — И я скопировал произношение Раймундо:
— «А куда мы денем потом труп?» Скажите, а вам бы понравился этот вопрос, обращенный к Хосе, когда Раймундо был в полной уверенности, что я ничего не понимаю? Они перед этим слишком много отпустили нелестных замечаний в мой адрес, но я на них не реагировал.
Улыбка исчезла с его лица, и оно приобрело глупый вид маски.
— Ты не так их понял, Томпсон, — сказал он после паузы. — Они имели в виду труп полковника, застреленного из твоего пистолета…
— Я и об этом знаю, сеньор Мигуэль, но не считайте меня за глупца; они не принимали участия в убийстве полковника Альберто Родригеса, а поэтому с какой стати их должен был волновать его труп? И как бы вам понравился такой вопрос в тот момент, когда бы вы вели честную игру?
— Да… да, пожалуй, ты прав, — пришлось согласиться ему.
— Ну, а если так, — сказал я, пытаясь не упустить инициативу, — и вы вынуждены это признать, то прикажите развязать мне руки, чтобы устранить это недоразумение, если таковое действительно имело место, — я испытующе смотрел на него. — Чтобы мы могли подумать о честном завершении дела, так как под побоями ваших парней я ничего не скажу… А вам–то, — усмехнулся я, бумаги, вероятно, очень нужны, хотя я и мог бы сказать, что не взял их тогда из виллы. — Произнося эти слова, я ни на секунду не верил в его честность, но хотел выиграть время.
— Хорошо, — проговорил он, подумав, — но ты должен дать слово, что продолжишь честную игру и не попытаешься бежать.
— А куда бежать? — я обвел взглядом бетонированный подвал, железную дверь и маленькое зарешеченное окно.
— В этом ты прав. Развяжи ему руки, — сказал Мигуэль кому–то.
Из–за моей спины вышел Фред и ножом разрезал мне веревки на руках, двигая челюстями в такт жеванию резинки. Потом он сложил нож и, усмехаясь, положил его в карман. Я стоял, разминая затекшие руки.
— Извините, сеньор Мигуэль, но мне нужно вернуть долг, — сказал я и с этими
