Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Смерть по имени Бротто не спешит, медлит, словно смакуя каждый миг нескончаемой кровавой агонии. Но вот наконец неверная голубизна исчезла, пропала черная плешь проклятой равнины, и я увидел серое небо – такое близкое, доступное – протяни руку…
Сначала вернулась боль – боль в давно переставшем биться сердце. Я открыл глаза и понял, что ничего не кончилось. Я, расстрелянный на равнине Бротто, упавший в кровавое месиво мертвых тел и засыпанный комьями холодной земли, все еще здесь, в отвергнувшем меня мире. Я не ушел, не смог…
Рука уткнулась в резную стойку кровати. Значит, я сумел добраться сюда, в маленькую комнату, которую делит со мною призрак доктора Марата. Сумел добраться, скинуть камзол, упасть на покрывало… За окном неярко светило солнце, пробиваясь сквозь низкие снеговые тучи. Полдень… Сколько я пролежал здесь? Сутки? Больше?
Я встал, нашел на столе недокуренную папелитку и долго чиркал огнивом. Первая же затяжка заставила закашляться, и я усмехнулся, вспомнив предупреждение Ла Файета. Он прав, даже такому, как я, курево в конце концов начинает раздирать горло. Интересно, где сейчас Ла Файет? Год назад, спасаясь от гильотины, мой друг пытался бежать в Голландию, но был задержан австрийским разъездом. Может, ему даже повезло. Якобинцы не простили бы ему, как не простил Руаньяк. Маркиз де Руаньяк, командующий армией Святого Сердца, не щадивший никого и ничего не прощавший… А что, если бы именно мне приказали расстрелять Ла Файета? Чем я лучше Жеводанского Волка?
На столе стояла глиняная кружка. Я пригубил и поморщился. Грапп! Тот, что не допила Юлия. Наверно, она уже узнала, что ирокеза д'Энваля смерть обошла стороной. Впрочем, откуда? Сам Альфонс едва ли признается в том, что согласился стать палачом. Пока это тайна – грязная тайна Великого Инквизитора, – и бедная девушка, наверно, сходит с ума…
Я плеснул воды из глиняного кувшина, вытер лицо полотенцем и принялся не спеша одеваться. Рука уткнулась в колючий подбородок, я заставил себя достать бритву. Холодная вода помогала плохо, сталь больно скребла щеки, но я вытерпел до конца. Теперь камзол, белый галстук… Можно идти, искать фиакр в ближайшем переулке и ехать к Юлии. Она должна узнать, что д'Энваль не погибнет. Только это – остальное потом. Надо посоветовать ей не идти на процесс, а лучше – предупредить Вильбоа. Да, именно так! Потом… Но у меня будет еще время на «потом»…
Еще у подъезда я заподозрил неладное. Окна гражданки Тома оказались закрыты ставнями. Я знал этот странный парижский обычай – прятаться от ночи, но сейчас был день. Если она не открыла окна…
Я взбежал по лестнице и только на первой площадке сообразил, что в подъезде нет привратника. Это тоже никак не походило на Париж, пекущийся о чистоте и порядке. Подъезд открыт, у входа никого нет…
Дверь знакомой квартиры на втором этаже оказалась полуоткрыта. Я взялся за черный молоточек и замер в нерешительности. Будь я по-прежнему дю Люсоном, эмиссаром подполья, то давно бы уже ушел, бежал, исчез. В такие двери стучать опасно.
– Заходите, гражданин!
Мне открыли без стука. На пороге стоял плечистый молодец в штатском. На круглом жирном лице сияла улыбка.
Я отступил на шаг, но из двери уже выбегали крепкие ребята в одинаковых коротких фраках. Меня отбросили к стене, к горлу прижалось холодное дуло пистолета…
– Не двигаться, сволочь!
Привычные к подобной работе руки шарили по карманам. Кто-то развернул гражданское свидетельство, поднес к свету. Послышался удивленный свист:
– Та-ак… Секция 10 Августа, Франсуа Ксавье… Гляди, сам Амару расписался! Ну, ловкачи!
– Ищите дальше, – посоветовал я. – Во внутреннем кармане.
Растерянность прошла. Только теперь я начал понимать, что так и должно было случиться. Если бы я догадался раньше!..
На этот раз обошлось без свиста. Руки, державшие меня, разжались.
– Мы… Мы извиняемся, гражданин Шалье! Нас не предупредили!..
Теперь на их сытых физиономиях был страх. Шакалы посмели схватить волка. Ну что ж…
– Я от Вадье. Докладывайте!
Парни переглянулись. Тот, кто встретил меня в дверях, почесал затылок.
– Ну… Мы все уже написали. В квартире устроена «мышеловка», за весь день никого не было. Вы – первый…
Пояснений не требовалось. Я кивнул:
– Гражданин Вадье недоволен. Почему арестованная не в Сен-Пелажи? Что за самодеятельность?!
Сен-Пелажи – первое, что пришло в голову. В Париже сейчас два десятка тюрем.
– Но… – щекастый совсем растерялся. – Был приказ! Только в Консьержери! Как особо опасную! Я… Я покажу…
Консьержери – Прихожая Смерти. Сердце дрогнуло…
– Не надо… Мне фиакр – быстро!
Можно было заехать к Вильбоа, к Камиллу, даже к Титану. Но я понимал – бесполезно. Из Прихожей не выпускают.
Огромный коридор, шириной с целую улицу. Большую улицу, куда трудно попасть, но еще труднее – выбраться. Даже мое удостоверение помогло не сразу. Пришлось звать начальника караула, писать заявление. К счастью, Юлия была не в секретной камере, куда доступ закрыт даже людям из Комитета безопасности, не имеющим отношения к расследованию. Арестованную за контрреволюционную деятельность бывшую дворянку Юлию Тома определили в общую камеру. Как мне объяснили – прямо по коридору, затем налево…
Вокруг были решетки – толстые, с человеческую руку, за ними – еще один коридор. Гуманные революционные законы позволяли гулять между стеной камеры и решеткой. Редкие посетители могли пообщаться через стальные прутья, даже пожать руку. Впрочем, такое едва ли позволялось – тюремщики стояли у каждой камеры.
Я шел, не оглядываясь. Вокруг негромко переговаривались люди – много людей: мужчины, женщины, дети. На миг показалось, что я – в огромном сыром склепе, а вокруг – призраки, несчастные души, не нашедшие покоя…
– Франсуа?
Я вздрогнул – Юлия стояла у решетки. Оказывается, я уже прошел почти весь коридор.
Ее лицо было белым как мел. Как те, другие, лица, которые я видел в старой часовне.
– Нет, вы все-таки сумасшедший, Франсуа Ксавье! – Бледные губы на миг сложились в подобие усмешки. – Вы что, в самом деле вообразили себя Дон Кихотом?
Хотелось спросить о чем-то обычном, может, даже поговорить о Рыцаре печального образа, но я понимал – времени мало.
– Юлия, в чем вас обвиняют? Если можно, поточнее…
– Теперь вы напоминаете прозектора, гражданин Люсон! – Юлия сняла очки и устало провела рукой по лицу. – Диагноз отвратительный – тюремный заговор. Попытка организовать побег группе особо опасных врагов народа…
– Но почему? – не выдержал я. – Какое отношение…
– Еще не поняли? – Ее лицо помертвело. – Я ходила сюда на свидания с гражданином д'Энвалем. Он дал показания…
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
