— А где, кстати, эта вещица? — спросил мистер Фразьер. — Я бы хотел на нее взглянуть.
Джемма открыла рот, но Колин не дал ей сказать.
— Пусть это останется между Джеммой и Тристаном. Я его не видел и видеть не собираюсь. Я знаю, что он многие годы находился в доме Тристана, так что право собственности принадлежит ему. И когда я с ним поговорю, я думаю, он согласится передать его на ответственное хранение Джемме. Если она захочет остаться в Эдилине, конечно.
Мистер Фразьер положил руку на плечо сына и обвел взглядом присутствующих.
— Что вы скажете на то, чтобы оставить этих двух голубков наедине? — Не дожидаясь ответа, он начал выпроваживать всех из гостевого дома.
Когда они остались одни, Джемма сбросила стеганое одеяло и встала.
— Не знаю, как насчет тебя, а я ужасно проголодалась.
Она направилась на кухню, но Колин за ней не пошел.
Когда она оглянулась, он стоял, опустившись на одно колено, и в руке его был футляр, подозрительно похожий на те, в которых продают дорогие кольца.
Медленно она подошла к нему.
— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, протягивая ей маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом.
Открыв ее, она увидела кольцо, которое не могло быть ничем иным, кроме как семейной реликвией. Перстень с тремя бриллиантами в немного потертой оправе в виде корзинки.
— Я подумал, что старое тебе понравится больше, чем новое, — тихо произнес он.
— Мне оно очень нравится, — сказала она и взяла коробочку, затем протянула ему обратно.
Он вынул кольцо, швырнул коробку на диван и надел кольцо ей на палец. Оно подошло идеально.
— Твоя мать сказала мне твой размер.
— Моя мать? — Джемма была поражена.
— Я подумал, что должен сам ей представиться, и потому позвонил и попросил у нее твоей руки.
Джемма опустилась на диван.
— Ты рассказал ей о… — Она посмотрела на свой живот.
— Когда я ей звонил, я об этом не знал.
Она сидела, а он по-прежнему стоял на одном колене.
— Когда ты это сделал?
— Сразу после нашей встречи в сандвич-баре. Как ты правильно сказала моему брату, я чувствовал себя очень несчастным. — Глаза его сверкнули. — Ты покупала одежду для нашего ребенка, да?
— Да. — Она взяла его лицо в ладони и поцеловала. — Я хочу еще тебя послушать, но твой ребенок так проголодался, что твои уши начинают выглядеть весьма аппетитно. — Она встала.
— Джемма! — В голосе его звучала настойчивость. — Ты не ответила на мой вопрос.
— Какой вопрос?
Он поднял брови, затем опустил взгляд на согнутое колено.
— О! — сказала она, засмеявшись. — Мой бедный мальчик. Как, должно быть, трудно стоять на коленях. Да, я выйду за тебя. Да, да и еще раз да.
— Отлично, — кивнул Колин. — А теперь помоги мне подняться.
Она протянула ему руки, но ему не требовалась ее помощь. Он опрокинул ее на диван. Не спеша, смакуя ощущения, давая волю всем чувствам, переполнявшим их сердца, они ласкали друг друга. Их поцелуи были иными, чем прежде, ибо все сомнения и страхи рассеялись и все их помыслы были устремлены в будущее.
Не видимый ни одному человеческому глазу, камень желаний сверкнул. Он исполнил еще два желания. Джемма принадлежала этому городу и людям, в нем живущим, а Колин обрел свою Настоящую Любовь.
Эпилог
У Джеммы руки не доходили до починки этюдника Шеймаса несколько недель. К тому времени дядю Джин уже экстрадировали в Румынию, где он должен был предстать перед судом в первой серии процессов. Довольно много стран имело к нему вопросы.
Джемма рассказала Колину правду об ограблениях в Эдилине. Она просила снисхождения для Джин, мотивируя это тем, что той и так много пришлось стерпеть от дяди и она не заслужила тюрьмы и лишения права заниматься адвокатской практикой. Колин согласился с Джеммой, но сказал, что закон есть закон.
В конечном счете, ребята из ФБР решили проблему. Они прибыли через два дня после ареста Эйдриана Колдуэлла и отстранили Колина от ведения дела, словно он был деревенским дурачком, который даже не понимал, кого обезвредил. Джемма улыбалась, наблюдая за тем, как федеральные агенты свысока объясняют ему, недотепе, что только тупой не увидел бы в совершенных в Эдилине кражах почерк преступника масштаба Колдуэлла.
— Неудивительно, шериф, что вам не удалось найти преступника, — с глумливой ухмылкой на столичных физиономиях говорили агенты. — Вам, провинциалам, такие дела не по зубам. Досадно, что при осмотре места преступления вы не заметили волоса и отпечатка пальца. Эти пальчики завязаны в кое-каких больших делах, и из-за них Колдуэллу придется провести остаток жизни за решеткой.
Колин, добродушно улыбаясь, пригласил их весь свой рождественский шопинг провести в Эдилине. Федералы похлопали его по спине, сказав, что непременно воспользуются его приглашением.
Только Джемма присутствовала при разговоре Колина и Джин, и ей стало даже жаль бывшую соперницу. Колин не стеснялся в выражениях и весь кипел от возмущения, но Джин заглянула ему через плечо и одними губами сказала Джемме спасибо.
После всех этих волнующих событий город еще долго приходил в себя. Когда миссис Фразьер стала спрашивать Джемму, какого цвета платья она хотела бы видеть на подружках невесты, они с Колином решились на побег. Венчание было скромным, без посторонних, и прошло в ту же субботу, когда Джемма переехала жить в новый дом. Они были очень счастливы.
Разбирая вещи после переезда, Джемма увидела этюдник Шеймаса с отбитым уголком и села его ремонтировать. На венчании Шеймас был единственным свидетелем с ее стороны, и она считала, что должна отплатить ему услугой за услугу — это он держал ее букет, пока они с Колином обменивались кольцами. Джемма полагала, что торчащие из уголка бумаги — рисунки Шеймаса, но когда стала вытаскивать их, то сердце ее едва не остановилась. Такая желтизна и такая хрупкость могли быть только у очень старых документов.
Медленно и осторожно она вытащила бумаги из этюдника. Первое, что она увидела, это имя и дату: «Тэмсен Фразьер Байан, 1895 год».
Джемма рухнула в кресло и начала читать.
«12 февраля 1895 года
Эта история началась, когда мои досточтимые тетушка и дядюшка, Кей и Алекс Макдауэлл, собрались провести лето 1834 года в Англии. Мой дядя, заядлый лошадник, собрался приобрести там несколько породистых лошадей. Они планировали арендовать дом, но моя мать написала Эвану, старшему брату моего отца, графу Риптону, и внезапно все двери открылись перед ними, их стали засыпать приглашениями. Мне хотелось бы сказать, что это было сделано из родственных чувств, но это не так. Жадная, с сомнительной родословной, но зато богатая, жена дяди Эвана ненавидела нас, американских родственников своего мужа, так сильно, что отказалась носить фамилию Фразьер. Но она знала, что дочь тети Кей недавно вышла замуж за Грейсона Армитейджа, наследника одного из самых больших состояний в Америке, и поэтому тетю Кей пригласили пожить у них.
