Книга Перезагрузка времени - Отто Шютт

– Я… ― начал было Серж, но Зилл немедля осадил:

– Как ты посмел рисковать жизнью?! Тебя никто не просил геройствовать. Ты подумал о последствиях?

– Нам нужен глава семьи, ― сохраняя ровную интонацию, ответил Серж. ― Мы выберемся отсюда, вот тогда и поговорим.

– Какой же ты легкомысленный, ― оценил отец решительность отпрыска. Сказал с отчаянием, будто пораженный новой гранью в характере первенца, о которой догадывался, но боялся признаться себе в ее наличии. В одно-единственное слово он слил колоссальную опасность, которой Серж подверг себя и своих близких, когда сговаривался с Юмису о похищении корейского гения. Легкомысленный. Он провел ночь в тюремной камере, перенес издевательские допросы Кси ― и он всего-навсего легкомысленный.

– Папа, ― чтобы скрыть надломленность в голосе, заговорил на тон выше: ― Я тоже рад тебя видеть.

– Ты мог погибнуть.

– Мог, ― ответил Сергей. В строптивом утверждение слышалось: «И что с того?»

– Сережа, ты же мог погибнуть, ― повторил Зилл, но уже опустошенно, без негодования. Уронив взгляд, рассматривал свои обгрызенные ногти, торчащие из длинных рукавов. Продолжил тихо: ― Я готовил тебя к тому, что, когда меня не станет, ты возьмешь на себя ответственность за брата. Я учил быть сильным не ради того, чтобы ты подставлялся из-за меня.

– Я подвел тебя, когда отпустил одного в город. Притворился больным, чтобы не идти с тобой. Я обязан исправить свою ошибку, из-за которой ты здесь.

– Именно этого я и боялся. Чувство вины ― дерьмовое чувство. Оно привело тебя сюда, и оно же грызло меня, когда умерла мама.

– Мама ушла от нас не по твоей вине. Ты не исправлял своих промахов, а действовал исходя из обстоятельств. Я поступаю также, только поставил я на первое место семью. Я пришел за тобой, так как Вику и мне нужен отец, Кристин ― муж, а бабушке ― сын. Бросить, забыть тебя и жить дальше ― этот холодный расчет оставь ходячим манекенам.

Родитель смотрел на сына другими глазами, как смотрят в зеркало люди, что давно не видели своего отражения: они высматривают седину, новые морщины и все те изменения, что не видны с первого взгляда.

– Ты возмужал, ― сказал он.

Сергей дернул плечами.

– Сережа, это я виноват, что меня арестовали. Прости меня.

«Нет, ты прости. Я придумывал отговорки, чтобы не идти с тобой. Постеснялся перед безмозглыми манекенами твоего пещерного вида. Какой же я был глупый!» ― хотел признаться Серж, но Зилл остановил его, будто прочел мысли:

– Я бы и не взял тебя с собой в Пусан. И дело не в том, что ты притворялся больным. Я не желал мириться с тем, что ты добываешь еду, пока я занимаюсь совершенно не теми делами. Я обустраивал быт, когда это обязанности Кристин и Михаила. ― Он смял на груди материю тюремной робы, словно хотел разорвать ее вместе с кожей. ― Сережа, я был неправ. Повел себя легкомысленно. Я не послушал вас, да еще этот чертов нож взял с собой, будь он неладен. Я подвел вас. Сын, прости меня.

– Папа, город ― не твоя стихия, зато в лесу ты непревзойденный охотник, самый лучший. Каждый хорош в чем-то своем, а вместе мы ― семья. И да, будь я на твоем месте, моя первая реакция была бы такой же: как ты посмел бросить Вика. ― Серж позволил себе улыбнуться. Сдавливающая сердце тяжесть отступила. ― Папа, все закончится хорошо, обещаю. Скоро мы снова сыграем в игру «угадай, что сказал Дядьмиш».

Оба засмеялись, вспомнив шепелявение Михаила.

Зилл потрогал остывший край проема. Он вылез из стеклянной берлоги и набросился на сына со всей отцовской нежностью. Заглянул в повзрослевшие глаза, обнял по-мужски грубо. Оторвал от себя и снова стиснул в объятьях поговаривая:

– Сынок, как же я скучал. Дома нам будет столько всего рассказать.

Дом. Странное слово, прошедшее сквозь века и утратившее всякий смысл. Домом отец называл заброшенный подвал, где они проводили ночь-другую; поле, где разбивали лагерь и обустраивали кухню; старую канализационную сеть – их последнее прибежище. В обойме словарного запаса у отца было предостаточно странноватых высказываний, которые на китайский ни за что не перевести, как например: «скатертью дорога», «домашняя дума», «хрен хренский» и множество других. Папа, он такой.

– Прежде чем отправимся домой, нужно будет кое-что найти в этой комнате, ― сказал Серж. ― Слова «Черный эфир» тебе о чем-нибудь говорят?

Зилл отрицательно покачал головой.

– Black ether, hēisè yǐtài, ― повторил Серж название минерала по-английски и по-китайски.

– Этот слизняк, ― Зилл кивнул на растерзанное тело, ― почти не разговаривал со мной.

– Чин Лю?

– Он самый. Жаль, не я размазал эту тварь. Руки так и чесались, пока его забивал какой-то азиат. Потом он что-то искал, а я кричал, мол, вытащи меня отсюда. Он не слышал.

– Он что-нибудь нашел?

– Забрал с собой пистолет и ушел.

Серж огляделся, придумывая укромное место для драгоценного камня. В столе ― слишком просто, в скафандры ― ненадежно.

– В тайник он не заглядывал, ― уточнил отец. ― Чин что-то прятал за той вентиляционной решеткой.

Парень отковырнул незаметную створку, окунул руку в бойкую воздушную струю и нащупал что-то гладкое. В прозрачном цилиндрическом контейнере покоился продолговатый стержень размером с палец.

Сообщать шантажистам о находке Черного эфира в планы Сержа не входило. Было бы неоправданной глупостью доверять им. Он с отцом доберется до Эдема, чтобы с остальными туристами дождаться общей эвакуации, о которой говорил лопоухий стюард. По прилете он выторгует на своих условиях билеты в Антарктик-Сити, где из окна нового дома его близкие будут любоваться морем Уэдделла. Или поступит иначе: он отдаст камень Ёну. Если этот обломок так важен, что он даже запугивал концом света, пусть забирает. Вряд ли физик с пустыми руками улетел на Землю, он наверняка в Эдеме.

– Похоже на взрывчатку, ― оценил находку Зилл.

– Вряд ли это бомба, ― не согласился Серж, гадая, в чем же ценность этой штуки.

– Жаль, я бы разнес здесь все к чертям, ― в отце заговорила злоба и долгое заточение. ― Голоден? Жрать хочу, умираю. ― Он склонился над подносом, что стоял в воздушном шлюзе.

– Там кровью забрызгано, ― остановил его Серж. Он вытащил из стола по ореховому батончику и бутылки воды.

– Впервые я увидел этого говнюка через пару дней после задержания, ― жадно чавкая, Зилл рассказывал о своем заточении. Он скатал фантик и бросил его в раскроенный череп Чина. ― Меня осмотрели и отвели в камеру, где сидело много народу. Их выловили в заброшенных землях, обвинений никому не предъявляли. Семейных забирали и больше они не возвращались. У одиночек выпытывали о родственных связях. За полторы недели камера опустела, но долго одному скучать не пришлось. Меня долбанули током, и я очнулся привязанным к каталке в кабинете у белобрысого докторишки. Он уколол в руку, а потом спрашивал о родственниках. Я ничего не ответил. Он предупредил, чтобы на завтрашнем допросе я не молчал. Снова ткнул в меня иглой и прошептал: «Это нейтрализует сыворотку правды, только не молчи». На следующий день со мной говорил другой тип, не из медработников. Его скрипучий писк до сих пор стоит в ушах. ― И хотя отец не произнес имени, Серж вспомнил Кси, и почувствовал бо́льшую тошноту, нежели от вида трупа. ― Я ни на секунду не замолкал, молол всякую чушь. К счастью, его интересовала не Кристин, а тот белобрысый… то ли Тэй, то ли Той.