Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
А потом прозвучало слово «откладываем» – его произнес Боргов по-английски. Бет непонимающе уставилась на свой циферблат: оказалось, ни один из флажков не упал, и у Боргова он даже ближе к критической отметке. У него осталось семь минут, у нее – пятнадцать. Бет взглянула на запись партии – последний ход был сороковым. Значит, Боргов хочет отложить партию… Она огляделась – сцена была пуста, другие партии уже закончились, шахматисты ушли.
Тогда она посмотрела на Боргова. Он не ослабил узел галстука, не снял пиджак, не взъерошил волосы нервным жестом и совсем не выглядел усталым. Бет отвернулась. В тот момент, когда она увидела это бледное, враждебное лицо, ее охватил страх.
* * *
Мистер Бут сидел в вестибюле отеля, но на этот раз с ним были полдюжины репортеров – мужчина из «Нью-йоркского времени», женщина из «Ежедневного обозревателя», люди из информационных агентств «Рейтер» и Ю-Пи-Ай. Когда они подошли к Бет, та заметила и двух незнакомцев.
– Я зверски устала, – сказала она Буту.
– Еще бы. Но смею заверить, эти господа много времени у вас не отнимут.
Он представил Бет новых журналистов – один был из «Пари Матч», другой из «Времени». У второго она спросила:
– Я буду на обложке?
– А вы уверены, что победите? – отозвался он, и Бет не знала, что ответить.
Она умирала от страха, хотя силы обоих лагерей на доске были равны, а у нее появилась небольшая фора во времени. Пока что она не сделала ни единой ошибки. Но Боргов тоже не сделал.
Среди репортеров были два фотографа, Бет согласилась попозировать, а когда один из них спросил, нельзя ли сфотографировать ее за шахматами, она пригласила их в номер, где на столе лежала доска с отложенной позицией из партии с Лученко. Сейчас ей казалось, что эта партия сыграна давным-давно. Она сидела за столом, пока репортеры отщелкивали пленки, снимая ее и номер во всех ракурсах – ей это совсем не мешало, наоборот, Бет была рада присутствию людей. Как будто началась спонтанная вечеринка. Подкручивая линзы объективов и выстраивая кадр, репортеры задавали ей вопросы. Бет знала, что нужно выставить на доске позицию из отложенной партии с Борговым, сосредоточиться на ней и разработать стратегию на завтра, но эта суета вокруг приятно отвлекала.
Боргов сейчас, наверное, у себя в номере, в гостиной, стоит у стола. Должно быть, с ним Петросян и Таль, а может, пришли еще Лученко, Лаев и остальные тяжеловесы советского шахматного истеблишмента. Они сняли дорогие пиджаки, закатали рукава рубашек и дружно высматривают слабые пункты, которые уже есть в ее позиции или появятся через десяток ходов; зондируют, прощупывают, обследуют лагерь белых, словно это ее собственное тело, а они – хирурги, готовые взмахнуть скальпелями. В этой картине, нарисовавшейся у Бет в голове, было что-то непристойное. Гроссмейстеры засидятся в гостиной Боргова заполночь, поужинают там же, за огромным столом, и все это время будут готовить коллегу к утреннему продолжению партии. Но Бет устраивало то, как она сама проводит вечер. Ей не хотелось думать об игре – она легко просчитает все варианты развития партии за пару часов после ужина. Проблема заключалась не в самой игре, и Бет это отлично понимала. Проблемой было ее отношение к Боргову. Поэтому она решила, что лучше о нем ненадолго забыть.
Репортеры спросили о «Метуэне», и Бет, как всегда, постаралась уклониться от этой темы, но один из них начал настаивать, и она вдруг, неожиданно для себя, проговорила:
– В приюте мне запретили играть в шахматы. В качестве наказания.
Журналист немедленно ухватился за эти слова – сказал, звучит по-диккенсовски.
– Почему они вас так наказали?
– Думаю, они просто были жестокими. По крайней мере, директор «Метуэн-Хоум», миссис Хелен Дирдорфф. Вы это напечатаете? – Бет посмотрела на репортера из журнала «Время».
Он пожал плечами:
– Если юристы из правового отдела дадут «добро». А они дадут, если вы завтра выиграете турнир.
– В приюте не все были жестокими, – сказала Бет. – Один молодой человек, по фамилии Фергюссен, хорошо к нам относился. Думаю, он нам сочувствовал.
– Кто же тогда научил вас играть в шахматы, если руководство приюта лишило вас этой возможности? – поинтересовался журналист из Ю-Пи-Ай, который раньше расспрашивал ее о первом дне пребывания в Москве.
– Его звали Шейбел, – сказала Бет, сразу вспомнив о фотографиях и вырезках из газет на перегородке в подвале. – Уильям Шейбел. Он работал в приюте уборщиком.
– Расскажите об этом поподробнее, – попросила женщина из «Обозревателя».
– Он научил меня играть в шахматы, и мы с ним играли в подвале.
Репортерам эта история понравилась. Мужчина из «Пари-Матч» с улыбкой покачал головой:
– Уборщик научил вас играть в шахматы?
– Именно так. – У Бет дрогнул голос, и она не смогла скрыть волнение. – Мистер Уильям Шейбел был прекрасным шахматистом. Много времени проводил за этой игрой и правда был очень хорош.
Когда репортеры ушли, Бет вытянулась во весь рост в огромной чугунной ванне, наполненной теплой водой. Потом надела джинсы, футболку и расставила фигуры на шахматной доске. Она принялась обдумывать варианты развития отложенной партии, но не прошло и минуты, как напряжение вернулось. В Париже на этом этапе ее позиция против Боргова выглядела даже сильнее – и она проиграла. Бет отвернулась от доски, подошла к окну и, раздернув шторы, посмотрела на Москву. Солнце было еще высоко, город казался ярким и жизнерадостным – совсем не таким, каким, по слухам, полагалось быть столице СССР. Вдали весело зеленел парк, где старики играли в шахматы. Однако страх никуда не исчез – Бет не верила, что у нее хватит сил одержать победу над Василием Борговым. Она не желала думать о шахматах. Будь в номере телевизор, она бы его включила, чтобы отвлечься. Будь здесь бутылка спиртного – обязательно выпила бы. Мелькнула мысль позвонить в рум-сервис, но Бет вовремя ее отогнала.
Она вздохнула и вернулась к шахматной доске. Надо было хорошенько все проанализировать. К десяти утра у нее должен быть готов план.
* * *
Бет проснулась перед рассветом и некоторое время лежала в постели, прежде чем взглянуть на будильник. Было пять тридцать утра. Она проспала всего два с половиной часа. Решительно закрыв глаза, попыталась снова заснуть, но не вышло. Отложенная позиция сама собой нарисовалась перед глазами. Там были ее пешки, ее ферзь, и еще там был Боргов. Бет не могла выкинуть этот объемный образ из головы. Но в расположении фигур она не видела никакого смысла. Рассматривала их часами, весь вечер и всю ночь, пытаясь наметить план на последний этап партии, передвигала фигуры в своем воображении и на реальной шахматной доске, однако ничего не получалось. Она могла пойти пешкой ферзевого слона, или перенести коня на королевский фланг, или выдвинуть ферзя на второе поле слона. Да хоть на второе поле короля. Это если запечатанный ход Боргова – конь на пятое поле слона. А если он собирается пойти ферзем, варианты ее ответного хода будут другими. Если же Боргов хочет, чтобы она зря потратила время на прогноз развития событий, он записал на листе ход королевским слоном. Пять тридцать утра. Еще четыре с половиной часа до начала партии. У Боргова все ходы уже просчитаны и готов план продолжения игры, составленный с помощью других гроссмейстеров. Он сейчас, должно быть, спит как младенец. С улицы вдруг донесся шум – как будто где-то вдали взвыла сирена, – и Бет подскочила на кровати. Наверное, это советская пожарная машина промчалась по соседней улице или что-то вроде того, но руки у Бет несколько секунд тряслись мелкой дрожью.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
