Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
В Средние века святой Фома Аквинский[520] предложил более умеренную точку зрения, заявив, что мы должны быть добры к животным, потому что иначе у нас может развиться привычка к жестокости, которую мы можем перенести и на обращение с людьми. Однако и он не сомневался в фундаментальном превосходстве человека. И такой антропоцентризм был свойственен не только христианским писателям. Аристотель утверждал, что природа создала все вещи именно и только ради человека[521].
Дарвинистская революция нанесла по этому глубоко антропоцентрическому мировоззрению сокрушительный удар, а последующее развитие науки совершенно уничтожило его интеллектуальный авторитет. Возможно, в каких-то отношениях мы действительно более талантливы, чем другие формы жизни, но во многих других аспектах они явно превосходят нас. Важнее всего то, что эти различия — в обе стороны — носят скорее количественный, чем качественный характер.
Человек не принадлежит к какому-либо особому разряду живых существ: мы тоже животные, результат тех же процессов эволюции, которые привели к возникновению бактерий, медуз, сороконожек, омаров, птиц и слонов. Выделяет нас то, что у нас есть возможность оказывать влияние на судьбу всех остальных живых существ на нашей планете, причем мы можем до определенной степени контролировать это влияние.
Старые стереотипы мышления (и системы верований) очень живучи, и антропоцентризм по-прежнему остается глубоко укорененным в нашем образе мыслей. Более того, он по-прежнему оказывает сильное влияние на общественную жизнь, особенно в США, где идеи религиозного фундаментализма мешают многим политикам признать реальность изменений климата[522]. Но проблема на самом деле гораздо глубже. У тех, кто считает откровения Библии более достоверным источником информации о мире по сравнению с наукой, мало шансов понять, а тем более решить те многочисленные практические задачи, с которыми мы сталкиваемся. Скептическое отношение к науке, основанное на религиозных верованиях, позволяет нашим «руководителям» пренебрегать «заключениями специалистов», когда они слишком резко противоречат невежественным, а иногда и опасным убеждениям политиков.
Антропоцентризм не только лишает нас способности разумно противодействовать угрожающим нам опасностям, но и дает основания для высокомерного отношения ко всему природному миру. Я говорю не только о негуманном обращении с миллионами сельскохозяйственных животных, хотя оно само по себе ужасно. Мы вызываем стремительное разрушение целых экосистем — таяние льдов Арктики и обесцвечивание коралловых рифов в тропиках, вырубку дождевых лесов тихоокеанского северо-запада США и чрезмерный вылов рыбы в океанах. Мы становимся свидетелями (более того, виновниками) биологической бойни, которая была бы ужасающей, даже если бы она не представляла реальной угрозы и нашему собственному благополучию.
Антропоцентризм — разрушительная и опасная сила, и, если мы хотим принять меры по ограничению того ущерба, который мы наносим своему миру, мы должны преодолеть эту силу. Эта задача будет непростой, не в последнюю очередь потому, что люди — существа далеко не совершенно рациональные. Мы подвергаемся мощному социальному давлению и предпочитаем соглашаться с теми, чье мнение для нас важно. Мы склонны не замечать тех фактов, которые противоречат нашим убеждениям, и хвататься за те, которые подтверждают их; мы часто делаем поспешные выводы, не рассмотрев как следует все имеющиеся данные.
Если мы хотим добиться каких-то успехов в разрешении стоящих перед нами экологических проблем, мы должны не только бороться со скептиками, но и вдохновлять тех, кто осознает необходимость перемен, но не решается принимать срочно необходимые, но трудные политические меры. Дело может пойти быстрее, если мы не будем сосредоточиваться исключительно на мрачных прогнозах будущего развития событий. Существует опасность, что такие пророчества, способствующие распространению фатализма, могут стать самоисполняющимися.
Важнее не забывать, что мы живем в окружении настоящих чудес, и стараться делать как можно шире круг тех, кто сознает, насколько поразительны на самом деле живые существа. Было бы абсурдом утверждать, что открытия, касающиеся бионавигации, сами по себе смогут радикально изменить положение дел, но они, возможно, помогут нам понять, чем именно мы рискуем.
Наш вид существует уже 300 000 лет, а в деревнях или городах мы живем на протяжении максимум 10 000. Города с населением более миллиона человек существуют всего несколько сот лет, но теперь бо́льшая часть человечества оказалась собрана именно в них, в основном в изоляции от природы — не считая парков и тех немногих деревьев, других растений и животных, которые способны вынести жизнь рядом с нами. Фундаментальной чертой жизни наших предков было единство с миром природы, но у подавляющего большинства современных людей не сохранилось о нем даже воспоминаний.
В эволюционном масштабе времени радикальный переход от традиционного существования охотников-собирателей к преимущественно городскому образу жизни произошел в мгновение ока. Нравится нам это или нет, далекое прошлое по-прежнему оказывает на нас сильное влияние — через наши гены и через культуру, к которой мы принадлежим, — и мир природы, несомненно, по-прежнему жизненно важен для нас. Великий энтомолог и эколог Эдвард Уилсон считает, что мы обладаем врожденным «стремлением к сопричастности другим формам жизни», которому он дал особое название «биофилия»[523].
По-видимому, нас действительно влечет к «природе» во всех ее замечательно разнообразных формах. Некоторые из нас любят ходить по горам, другие предпочитают рыбалку у тихой речки или парусные прогулки в открытом море. Но каковы бы ни были личные предпочтения, многочисленные данные свидетельствуют, что взаимодействие с миром природы приносит нам не только удовольствие, но и пользу.
Более того, иногда воздействие природы бывает способно преобразить человека. Случается, что жертвы войны, замкнувшиеся в молчании, снова обретают интерес к жизни после пары недель байдарочного похода по порогам реки Колорадо[524]. Один только вид сада в больничном окне помогает пациентам быстрее оправиться после операции, а долгие лесные прогулки (терапевтическое средство, известное в Японии под названием синрин-йоку — «лесных ванн») снимают стресс и обладают множеством других благотворных эффектов.
В медицинской литературе можно найти множество подобных примеров. Предполагается, что один из механизмов, лежащих в их основе, связан с улучшением работы иммунной системы[525]. Имеются даже данные, позволяющие предположить, что то «благоговение», которое вызывают в нас природные явления, побуждает нас становиться лучше — менее эгоистичными и более склонными к сотрудничеству[526].
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
