Ее осенила новая догадка — Элиза могла подсыпать контрацептивы в утренний кофе. Вставала она первая и варила кофе в кофеварке на всех. Не зря же Дженис всегда удивлялась, когда Элиза рано поднималась даже в выходные дни. Она никогда не залеживалась в постели, как другие девочки, и ни разу не проспала. И чем же она занималась? Измельчала в порошок противозачаточные таблетки, чтобы остаться единственным папиным ребенком?
Но поделиться этими подозрениями с Уолдо Дженис не могла, поэтому поделилась с Полом.
— Очень может быть, — согласился тот. — Но ты смотри, какая умная девочка! Ведь знает, что ее отошлют жить к мамаше, если заметят, что она плохо себя ведет.
— Какой же ты циничный! Уолдо не такой, — заметила Дженис, но втайне мечтала, чтобы Уолдо таким и оказался.
Она специально встала пораньше, чтобы пошпионить за Элизой, но та просто смолола кофе, закинула его в кофеварку и ушла. Устыдившись, Дженис решила вернуться на полный рабочий день, пока окончательно не свихнулась. Но сделать это оказалось невозможно — компания сменила кадровую политику. Теперь предпочтение отдавали молодым да шустрым, а те не склонны были брать отпуска по уходу за ребенком. Ей оставалось только радоваться, что она не потеряла свою работу на полставки, ведь выяснилось, что заменить ее можно кем угодно. И все-таки она перешла с кофе на чай, готовила его себе сама из пакетиков, и свежего кипятка из чайника. Она даже некоторое время сливала, воду, включая кран — на всякий случай.
Чтобы не изнывать от безделья, Дженис записалась на литературные курсы. Надеялась, что ей полегчает, если она изложит все происходящее на бумаге. Но это занятие не очень-то помогало — она чувствовала, как внутри зарождается паранойя. Элиза теперь всегда ходила в красном, и Дженис была убеждена, что та делает это нарочно, чтобы провоцировать ее — с красной тряпкой на быка и все такое. Она не переставала ломать голову — считать ли это сумасшествием?
А между тем Элиза вела себя довольно сносно — ходила в школу, не устраивала неприятностей и даже более или менее ела. У нее обнаружился завидный талант к математике, ее приняли в оксфордский колледж, и она уже планировала съехать от них через годик. Она по-прежнему относилась к Дженис с насмешливым презрением — во всяком случае, когда не видел Уолдо. Посмеивалась над ее одеждой, вкусами, речью — но делала это скорее по привычке. А в общем-то вела себя хорошо, что засчитывалось в плюс Дженис, которая все никак не могла забеременеть. Она продолжала бегать по врачам, но те ничего не обнаруживали. Зато как смотрели!
— Ну конечно, я хочу иметь от тебя ребенка! — воскликнул удивленный Уолдо. — Я же люблю тебя! Просто мы знаем, что я-то не бесплоден, так какой смысл меня обследовать? Я только не желаю, чтобы ты так переживала из-за этого, как переживаешь из-за бедной Элизы.
«Несчастная, обезумевшая баба», — думала Дженис, не зная, что делать.
Дальше случилась совсем уж из ряда вон выходящая вещь. Мать Дженис рассталась с отцом и удрала к молодому мужчине, отцу троих малолетних детей, которым не было еще и пяти. Дженис кляла себя и свою бесплодность. Были бы у нее свои дети, такого бы не случилось. Отец тоже недалеко ушел — пострадав месяцок-другой, сошелся с некой Хелен, коллегой Дженис по работе и ее сверстницей. Дженис плакала на кухне.
— Да чего ты переживаешь? — говорил ей Уолдо. — Ну и хорошо, что он связался с этой Хелен. Это лучше, чем быть с твоей матерью. Девка по крайней мере отличается интеллектом, и он давно с ней крутил шашни.
— Да?! А почему я ничего не знала? — возмутилась Дженис.
— Не хотел тебя расстраивать, — пояснил Уолдо. — Ты же у нас болезненно воспринимаешь действительность.
— Теперь ты поймешь, что это такое, — пригрозила Элиза. — Только советую тебе взять себя в руки и не терять аппетит. Не вздумай прекращать есть, как это сделала я.
Как сказала Элиза, так и случилось. За полгода Дженис, утешаясь едой, так располнела, что доктора рекомендовали ей сбросить лишний вес, чтобы не навредить лечению. Она принимала в день по двенадцать таблеток разных успокоительных и гормональных средств, окончательно расшатавших ее психику и метаболизм. После очередного обследования предложили сделать операцию.
Операцию! Вот до чего дошло! Перепуганный Уолдо посоветовал ей обратиться в банк спермы. Дескать у молодых отцов сперма лучше, чем у старых. Элиза, как обычно, присутствовавшая при разговоре, одобрила эту идею.
Про себя согласившись, Дженис сказала Уолдо:
— Нет, ни за что! Замужние женщины не нуждаются в банке спермы.
Она никак не могла решить, чего хотела больше — избавиться от Элизы или родить собственного ребенка.
На следующий день за завтраком Уолдо заявил Дженис:
— Нам надо платить за дом, поэтому лучше задействовать и твою зарплату.
— Не для того ли ты переписал дом и на мое имя? — спросила Дженис.
— Да что с тобой такое происходит?! Ты прямо заела нас! Элизе предстоит учиться в колледже, родители твои так занять своими любовными романами, что больше не могут нам помогать, и твое лечение от бесплодия слишком сильно бьет по кошельку, так что у нас просто нет выбора.
Он повел ее наверх в мастерскую, чтобы заняться любовью, и, она вдруг поняла, что пенис Уолдо использовал как оружие, чтобы развеивать все сомнения и делать ее послушной и на все согласной. Но в тот день она почему-то больше не видела у него квадратного подбородка: то ли свет падал не так, то ли сам Уолдо разжирел и состарился, — во всяком случае, подбородок у него был такой же, как у всех остальных. Перед ее глазами возник образ Кирка Дугласа, скачущего на коне вверх по склону, и она наконец вспомнила тот фильм, который смотрела с матерью, — «Одинокие отважны». Но этот мужчина был далеко не Кирк Дуглас. Она подписала нужные документы. У нее не было сил уйти, а кроме того, она хотела ребенка.
Но что такого она сделала? Чем заслужила все это? Она, Дженис, всегда милая, добрая, хорошая! Может, Джо ее сглазила, напустила проклятие? Но она с ужасом поняла, что никакое это не проклятие, а вполне заслуженное наказание.
В тот день Дженис сделала то, что ей запрещали и Элиза, и Уолдо, — без приглашения зашла в комнату падчерицы. Та была на экзамене по математике и не могла нагрянуть неожиданно. Девичья комнатка оказалась чисто прибрана, только вся мебель в ней выкрашена в красное. Дженис начала шарить по шкафам, один за другим выдвигая ящики. В одном из них под целой кучей красных шарфиков от Версаче, Фенди и Дольче и Габбаны она нашла обувную коробку, набитую упаковками от прописанных ей лекарств. Там же лежало множество конвертиков с неизвестными таблетками и лезвие, которым Элиза раньше любила резать себе вены. Теперь все стало ясно — Элиза постоянно контролировала лечение мачехи. Осторожненько, своими тоненькими нежными пальчиками, этими крохотными скорпионьими щупальцами, взрезала бритвой упаковки, извлекала из них лекарства и подменяла бог знает чем, потом опять склеивала упаковку и подсовывала в аптечку в ванной комнате. А Дженис, доверчивый, добрый и тупой Телец, ничего не замечала.
