Гизела целыми днями сидела на лежанке. Вначале молчание Руны еще можно было выносить, но вскоре тишина и безделье стали угнетать принцессу. Однажды незначительное происшествие сумело пробить брешь в стене равнодушия: в деревушку заехал бродячий торговец. Услышав его шаги и скрип тележки, принцесса Гизела пришла в ужас – и это чувство оказалось для нее животворящим. Девушка вцепилась в Руну, испуганно глядя на подругу. Но та не растерялась. Выйдя торговцу навстречу, она спросила:
– Тебе есть что предложить?
Мужчина был удивлен тем, что набрел в этой пустоши на селение. Еще удивительнее было для него то, что в деревне стояло так много домов, а жило в ней всего три человека.
– Где остальные? – полюбопытствовал он.
Руна не ответила ему, и торговец не стал повторять свой вопрос: он привык к тому, что страдания сделали людей немногословными.
– Я отдам тебе пару птиц, которых я подстрелила, – предложила ему Руна, – если ты обменяешь их на сукно и пряжу.
Торговец согласился на обмен, но сразу после сделки покинул деревню, так и не рассказав, кто он, откуда и что привело его сюда.
Гизела осторожно провела кончиками пальцев по фризскому полотну. Давно у нее не было такой дорогой вещи.
– Я сошью платье, и на нем не будет ни одной заплаты! Оно не свалится с моих плеч! – радостно воскликнула она.
Но чтобы сшить платье, принцессе нужно было обмерять свое тело. Ее живот уже округлился. В ближайшие месяцы он будет расти, и вскоре платье станет ей мало. Видя, что подруга пала духом, Руна догадалась о ее опасениях.
– Почему бы тебе не сшить платье так, как делают это женщины моего народа: без рукавов, но с двумя тесемками, которые пришивают на уровне груди и закрепляют на шее либо брошью, либо кожаной повязкой. Если становится холодно, под такое платье можно надеть тунику, а в жару плечи остаются открытыми.
Действительно, можно было сшить очень широкое платье, которое скрывало бы тело, но благодаря бретелькам не соскальзывало с плеч.
Гизела приступила к работе – и с тех пор обращала на свое тело все больше внимания, раздумывая над тем, кто растет под ее изборожденной синими прожилками кожей, человек или демон. Вдруг его лицо тоже покроется шрамами, едва лишь дитя увидит солнечный свет?
Мысль о родах казалась Гизеле невыносимой. Она мало что знала о рождении детей – только то, что это очень больно и при этом многие женщины умирают.
– Когда придет пора? – однажды спросила она у Руны.
– К концу осени, – ответила северянка.
Почему-то в один из дней из тела Гизелы полилась кровь. Кровотечение было слабым, но не останавливалось. Принцесса скрывала это от Руны, но в маленьком домике утаить такое было просто невозможно.
Руна беспомощно посмотрела на кровь.
– Женщины моего народа тяжело трудятся и тогда, когда носят под сердцем дитя, – пробормотала она. – Потом рожают и работают дальше. Если ребенок сильный, он выживает, а если нет, то… – она запнулась.
– Что происходит, если дитя рождается слабым? – обеспокоенно переспросила Гизела.
Руна помедлила. Она явно не хотела огорчать подругу ответом, но потом, видимо, решила, что раз жизнь принцессу не пощадила, то не стоит лишний раз беречь эту девушку от потрясений:
– У нас есть обычай убивать новорожденного, если он слишком слаб. Если семья отказывается это сделать, ребенка подвергают испытанию: оставляют на день в лесу. Если после этого ребенок останется жив, его забирают домой, ведь он доказал, что способен выжить в этом мире.
Гизела слушала ее рассказ, и жестокость этого обряда нисколько не потрясла ее. Она думала о том, подвергли бы такому испытанию ее ребенка от Роллона или же это дитя было бы слишком ценным и ему позволили бы выжить в любом случае.
Через пару дней кровотечение прекратилось. Живот Гизелы становился все больше, и девушке было тяжело вставать с лежанки, поэтому в основном она оставалась дома.
А вот Руну вновь охватила тревога. С тех пор как она перестала строить корабль, делать ей было нечего. Она охотилась и ходила на рыбалку, но когда северянка возвращалась с уловом или добычей, день еще не клонился к закату, и тогда Руна приступала к немного странным, с точки зрения Гизелы, занятиям. Например, девушка брала три ножа и подбрасывала их в воздух, не давая ни одному из них упасть.
– Один из парней, плававших с моим отцом, умел жонглировать тремя кинжалами. Я тоже хочу научиться.
Не только Гизела, но и Таурин следил за ней. Усталость прошлых дней развеялась, сменившись угрюмостью и упрямством. Руна не обращала внимания на его дерзкие взоры, а вот принцесса смущалась.
– Почему ты так смотришь на меня? – как-то спросила она.
– Тебе не стыдно? – возмутился он.
Гизела подумала, что Таурин полагает, будто она недостаточно сожалеет о своей горькой судьбе. Но затем франк принялся поносить ее на чем свет стоит, и принцесса поняла, что его возмущает ее новый наряд, обнажавший плечи. Потеплело, Гизела надевала платье на голое тело – и этого зрелища Таурин почему-то не мог вынести.
– Помолчи! – прикрикнула на него Руна.
Вместо того чтобы огрызнуться, Таурин опустил голову. Его гнев прошел.
Ночью ему опять снились кошмары. Гизела лежала в темноте, слушала и думала: а вдруг она тоже вот так стонет, всхлипывает и кричит во сне?
Его сны становились все страшнее. Таурин натягивал путы, балка дрожала, крыша и стены скрипели. Иногда он задыхался, иногда рыдал, иногда отбивался во сне. И Гизеле чудилось, что не только в ней, но и в нем живет демон.
Однажды ночью Таурин закричал так громко, что Руна встала и разбудила его. Она гладила его по лицу, и франк не оттолкнул ее. Казалось, ее ласки помогли ему выбраться из темного мира снов. Гизела не понимала, откуда у Руны взялось мужество подойти к пленнику так близко и коснуться его, но она была рада тому, что ее подруга обладает такой властью над Таурином. Очевидно, Руна умела укрощать демонов – того, что жил в нем… и того, что жил в Гизеле.
Северянка все больше заботилась о принцессе. Она часто варила ей крепкий бульон, и горячий напиток шел на пользу не только Гизеле, но и ребенку. Принцесса старалась не касаться своего округлившегося живота, но малыш начал двигаться, каждый день он толкался все сильнее, и Гизела не могла не обращать на это внимания. Когда это происходило, девушка закрывала глаза и старалась думать о Лане, о маме и Бегге, о том, как ее отправляли в кровать при малейших признаках болезни. Мама укладывала ее на лежанку под одеяло и приказывала развести огонь в камине. Гизела потела, но никогда не спорила, как будто еще в те времена подозревала, что однажды ей придется долго мерзнуть.
Что ж, время холода прошло. Летом наступила душная жара, а вместе с ней и скука. Было очень тяжело оставаться на лежанке день за днем, она казалась слишком маленькой и узкой. Скорее случайно, чем намеренно Гизела начала напевать – вначале робко, затем все громче. Оказалось, она не разучилась это делать. С ее губ слетали звонкие серебристые звуки, чистые, как пение птиц в небесах и в зелени деревьев, птиц, не тревожившихся о том, что когда-то наступит зима.
