Услышав последнее сравнение, Анна засмеялась:
– Почему здешние женщины так холят ноги, – тихо спросила она, – что даже весной наматывают на ноги по версте холста? Походка кобылицы мне вовсе не нравится. – Но, говоря всё это, она продолжала улыбаться девушкам.
– Главный признак женской красоты здесь – толстые ноги, и поступь их должна быть твёрдой, – ответила Еввула и снова принялась переводить. Анна перестала слушать – думала, отчего Бог, которого здесь называли Чама-паз, дал людям не только разные языки и верования, но и представления о женской красоте: у одних ценятся лбы, у других – глаза, у третьих – ноги… Девушки тем временем величали Василия, и без перевода Анна знала, что они не будут петь о его красоте: красота – для мужчины не главное, но обязательно упомянут его ум, отвагу и богатырскую мощь, которой и в помине нет.
Величание закончилось, наконец, певицы вернулись на прежние места.
Пока Анна размышляла, как их отблагодарить и надо ли это делать, ввели лошадь, быка и овцу, привязали к столбам, на которых висели шкуры. Там они остановились ненадолго. Молодцы наносили воды в котлы, разожгли под ними огонь, и старики повели животных к другим столбам – на заклание. Они прошли рядом с дубом, и Анна отметила, как хороши, ухожены животные. Лошадь повернулась к сидящим под дубом и коротко заржала, словно попрощалась.
– Как похожа! – изумилась Анна. – Ну прямо – твоя.
– Это она, – спокойно подтвердила Еввула и добавила назидательно: – В жертву следует приносить самое дорогое – тогда это истинная жертва. – Но, почувствовав, что Анну не убедил такой довод и ей жаль лошадь, утешила: – Её не зарежут. Утопят в священном озере Перкино. Это его водой наполняют котлы.
Лошадь увели. Быка и овцу молниеносно зарезали, распотрошили, внутренности и кровь сбросили в яму, накрыли камнем, шкуры повесили, приобщили к уже высохшим на первых столбах, куски мяса опустили в котлы, не мешая говядину с бараниной.
И снова раздалось над мольбищем:
– Чатьмонеде!
На сей раз голос нёсся с вершины священного дуба, но кричали не вещие птицы вороны, которые куда-то вдруг исчезли, голос был человечьим.
– Пуре пре за марта, пайгуре за марта, андре за марта…
Все принялись низко кланяться, что-то негромко приговаривая, но шум поднялся такой, будто в лесу началась буря. Анна во многоголосице различала названные прежде Еввулой имена богов: Чама-паз, Волцы-паз, Назаром-паз, Нишке-паз, Свет-Вирь-Нешке-Велень-паз, Анге-патяй.
– Это вазатя, жрец, начал молитву, – шепнула Еввула, – она будет длиться долго, пока варится мясо, потом начнётся жертвенный пир.
– Если тебе твоя вера не позволяет разделить с нами жертвенный пир, – сказала Еввула, – мы можем сейчас потихоньку уйти.
Анна не знала, не помнила запретов, но сидеть безучастной на бочке, когда все молятся, нелепо. Да и грешно, наверное, православной смотреть, как молятся язычники, даже когда они молятся за тебя, решила она и не осталась. А так хотелось посмотреть, что же будет дальше и как выглядит жрец, сидящий на дереве, и ещё – хотелось есть и пить.
Вышли в ворота, противоположные тем, в какие входили. Через них водоносы носили священную воду. Делалось это, наверное, часто – тропка к озеру была хорошо утоптана. Анне показалось, что она заметила следы несчастной лошади. Прогулка к озеру, где топят особо любимых животных, не радовала. Но отказаться от неё Анна не решилась – куда было идти в этой глухомани? Она оказалась в непривычном положении, когда от неё самой ничего не зависело, и не знала, как это изменить.
Тропинка упёрлась в невысокий вал и, поднявшись, зазмеилась по нему. Справа и слева к ней подступали заросли каких-то прибрежных трав, названия которым Анна не знала. Все они были сухие, ржаво-жёлтые, но ещё крепкие, не желавшие полечь и скрывали тех, кто шёл по тропинке, кто мог оказаться на другом берегу. Другой берег! Как определить его, когда озеро имело почти правильную форму круга.
Вал оборвался, ушёл в воду. На его мысу, наполовину выпроставшись из воды, лежал чёлн. Всё, как тогда, в полудрёме, в полусне!
– Еввула, я уже видела это место! Ну, помнишь, я рассказывала про сон…
– Конечно, ты видела всё это, когда заглянула в будущее. И чёлн был этот. Те двое из будущего могли сесть в него – тогда бы им открылось прошлое, нынешний день, например, или время ещё более давнее. Встретились бы со своими пращурами. Чёлн их дожидался. Но они не посмели воспользоваться чужим. А мы воспользуемся!
Еввула столкнула чёлн в воду и принялась возиться с вёслами и шестом.
«Уж не собирается ли она отправить меня к праотцам следом за любимой лошадью?» – мелькнуло запоздалое опасение. Только покинула мольбище и сразу забыла, что Еввула – жрица и зовётся иначе, и необычный наряд её не насторожил. Анна посмотрела на согнутую спину Еввулы – и не поверила своим глазам: зелёного платья как не бывало – опять привычная чуть тронутая вышивкой рубаха. Может, сон всё это?
А с мольбища доносилось пение, звучали дудки и бубны – начался жертвенный пир. Анна сглотнула слюну.
– До пира ещё далеко, – усмехнулась Еввула, разгибаясь. – Это продолжается моленье, девушки поют позморо – жертвенную священную песню. А мы сейчас поплывём к старшей дочери Анге-патяй-паз, к Нишкенде-тейтерь. Старейшина рода и жрецы удостоили тебя чести увидеть великую и узнать у неё свою судьбу. Богиня вняла их просьбе и согласилась принять тебя. Садись же в чёлн и не бойся – никто и не подумал приносить тебя в жертву. Да и в нашем роду давно не приносят людей в жертву.
Богиня соблаговолила принять. Но у неё-то, Анны, вовсе нет охоты видеть эту Нишкенде-тейтерь – она неуверенно и неуклюже ступила на дно узкого и, казалось, утлого судёнышка. Ей представлялось, что опасно накренившийся чёлн обязательно опрокинется и не миновать ей холодной купели, а в одежде, какая на ней, на берег не выберешься…
Маленький чёлн был устойчив и легко заскользил к острову. Еввула лишь изредка отталкивалась шестом. Увидев не вёсла, а шест, Анна успокоилась – мелко.
Еввула рассказывала о богине. Иногда очень редко, раз или два в столетие, Нишкенде-тейтерь посещала здешние места, то есть остров на озере, оттого оно и стало священным. Перкино означает «огороженное». Появление её обычно связано с каким-то важным событием или предшествует ему. Старики думали, что нынешнее появление богини вызвано злоключениями одной из её жриц, но ошиблись. Нишкенде-тейтерь явилась, чтобы подготовить мещёрский люд к грядущим большим переменам.
– А почему богиня заботится о вас?
– Она покровительница рода. К этому роду относишься и ты, – заметила Еввула совершенно буднично.
– Как это? – Анна засмеялась: она, княгиня Рязанская, в жилах которой течёт кровь великого Прусса, и эти лесные, едва ли не дикие люди, молящиеся даже деревьям, и вдруг одного рода. Да, её пращуры приходили на эту землю когда-то давным-давно, но вовсе не за тем, чтобы жениться на каких-то дикарках.
