Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
«Левак», крутя баранку, косился на яркую плоскую коробку с видаком, которую счастливый обладатель бережно держал на коленях. Наконец водила не выдержал:
— Откуда?
— Из Штатов.
— И почём?
— «Видак» — двести. Телик двести пятьдесят.
— Недорого.
— Просто повезло — на сейл попали.
— На что попали?
— На распродажу. Сезонная уценка.
— С браком, что ли?
— Почему с браком? Перепроизводство у них. Не знают уж, как товар продать. Берешь двойку — сразу скидка 50 процентов.
— А сколько же там народ получает?
— По-разному. Работяги — тысячу-полторы долларов.
— В год?
— В месяц.
— Вот суки!
— Кто?
— Коммунисты долбаные!
Предусмотрительный Гена повез покупку не домой, а к Алику. Тот обещал за хорошие деньги пристроить технику дружественному жестянщику с Кунцевского автосервиса. Бирюзовые бусы Веркин уже сдал знакомому ювелиру. План был такой: забрать выручку за вычетом долга, отдать на реализацию «двойку», потом днем, когда Марина на работе, заскочить домой, вынуть из тайника Зоино ожерелье, быстро собрать вещи и улететь в Тихославль — без рыданий и объяснений. Как говорили в те годы: «Уходя, уходи!»
Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию — собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте — спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка обломилась, да еще отец набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.
— Ну ты дал! — восхитился Веркин, обнимая однокашника.
— А что случилось?
— Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может одолеть агрессивно-послушное большинство. Знаешь?
— Нет. Я же прямо с самолета.
— Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.
— А разве можно?
— Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он не при делах.
— А что такое?
— Выперли.
— За что?
— Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.
— А как назовешь газету?
— «По прочтении сжечь!» — хихикнул Алик.
— Я серьезно!
— Еще не думал.
— Назови «Честное слово».
— Здорово! Прямо сейчас придумал?
— Угу.
— Такая голова и такому дураку досталась. Не разводись с Мариной!
— Ты-то откуда знаешь?
— Все знают.
— Я люблю другую.
— Гена, любовь — это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья — святое.
— Не обсуждается.
— Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так бы не поступил! На, забирай свои бабки! Долг я вычел… — Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.
— Спасибо, — спецкор, недоумевая, взъерошил купюры: денег было явно маловато.
— Я семь процентов снял, — уловив сомнения, разъяснил Алик. — Комиссионные. Обычно берут десять, но я по-дружески…
— Конечно, конечно… — закивал Скорятин, прежде не сталкивавшийся с рыночными отношениями в своем кругу.
— За «двойку» возьму пять процентов! — лучезарно пообещал однокурсник.
— Почему же?
— Скидка за «Честное слово»! — Взор рыцаря правды заволокло счастье вынужденного благородства. — В этой жизни все имеет цену. Бесплатно только птички поют.
«Может, это и есть социализм с человеческим лицом? — думал Гена, спускаясь в лифте. — Общество цивилизованных кооператоров. Или это уже капитализм?»
— А вы знаете, что трупы в могилах теперь не разлагаются?
— Почему? — очнулся главный редактор.
— Почему-у? — передразнил «чайник». — Из-за консервантов, которые мы с вами кушаем. На страшном суде все будем как огурчики. Пошутил. Теперь шестой вопрос. Как получилось, что флаг новой России по расцветке один в один с этикеткой «Пепси-колы»? Замечали?
— И в самом деле: красный, синий, белый… Вы верите в теорию заговора?
— Заговор, мой друг, — это не теория, а тысячелетняя практика. Вспомните ветхозаветных интриганов!
…По пути домой окрыленный Гена залетел на почту и дал Зое телеграмму: «Буду сегодня вечером. Встречай! Люблю. Люблю. Люблю».
Знакомая почтовая девушка уже не советовала сократить количество слов, а лишь завистливо вздохнула.
Но дома его встретила Ласская в черном платье.
— Борис Михайлович? — с порога догадался он.
— Павел Трофимович… Котенок, мне очень жаль!
Отец умер от обширного инфаркта, разругавшись со сменным мастером из-за несправедливого распределения продовольственных заказов в цеху: курица, гречка, чай, колбаса, зеленый горошек… Мать перечисляла продукты и плакала в трубку, потом мертвым голосом попросила купить недорогой черный костюм. Темно-синий, справленный к сорокалетию, отдали в ателье перелицевать, а там совсем испортили. Оставался второй, серый, летний, но в светлом хоронить никак нельзя. Скорятин пожалел: в Чикаго, в магазинчике секонд-хенда, он видел почти новую черную тройку всего за десять баксов. Но тогда бы не хватило на телевизор.
Марина успокоила и повезла осиротевшего мужа в Измайлово, где в универмаге работала дальняя родственница, удивительно похожая на актрису Ахеджакову, даже голос точь-в-точь, будто из двух близняшек одну отдали в кино, а вторую — в торговлю, на всякий случай. «Ахеджакова» вынесла из подсобки польский костюм фирмы «Элана», очень дешевый, но приличный на вид.
Потом на машине помчались в Жуковский, за полсотни километров от Москвы. Там, в центре городка, стоял мощный сталинский гастроном — с колоннами, мозаичным полом, золоченой лепниной на потолке, тяжелыми латунными люстрами, мраморными прилавками и огромным аквариумом, где медленно плавал одинокий карп, косясь на покупателей обреченным глазом. К стеклу приклеили бумажку: «Образец не продается». В магазине было шаром покати. В холодильных витринах лежали только желтые кости с остатками черного мумифицированного мяса, а вдоль кафельных стен высились замки, выстроенные из красно-синих банок «Завтрака туриста». Через весь зал тянулась, петляя, сварливая очередь за гречкой: килограмм в руки. Директор гастронома, кругленький и лысый, как актер Леонов, уныло сидел в кабинете, увешанном грамотами и желто-алыми вымпелами с ленинским профилем. Чего-чего, а вождя в пустом магазине хватало. Увидав на пороге гостей, «Леонов» вяло махнул пухлой лапкой:
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
