Снова затворил калитку. Опять взял стрелу, ткнул в горшок, подождал, покуда разгорится, снова вышел из-под защиты ворот. Выстрелил.
Вторая стрела улетела вслед за первой. После этого колдун вернулся обратно на двор. Хотелось опуститься на скамейку, прикрыть глаза и сидеть так, наплевав на дождь, холод и вымокшие ноги. Нельзя. Утром отдохнет. Погреется в бане. Поест. Выспится. Нет, сперва выспится. Потом уж поест. А баня — вообще дело десятое.
Так он думал, вслушиваясь в сырую непроглядную ночь, туда, где свирепо рычало и выло… А потом подхватил лук и забрался на сеновал. Бросил стрелу к тетиве и замер, глядя на мечущиеся внизу тени. Он отдохнет. Просто позже. А сейчас — не до того.
* * *
Лесана прислушивалась. Клятая погода! Пока приналадишься…
Целиться приходилось на звук. А твари метались резво. Стрелу бросаешь наугад и ждешь — завоет или нет? Не завыл. Значит, мимо. Тогда снова, вглядываясь в смутные шевеления тьмы. Ага. Вон туда… но дождь сбил стрелу вниз, а порыв ветра снес в сторону. Ну, ничего. С высоты сушил целиться удобно, да и бить иной раз счастливится почти в упор. Одна из трех-четырех жертву всяко сыщет.
Ну где же ты? Где? Яви себя. Девушка жадно вглядывалась во мрак. Вон! Мелькнул среди дождя отсвет болотного сияния. Приметила!
Стрела молнией спрянула с тетивы. Рык и визг мечущихся зверей несся над весью. Казалось, внизу катается черный клубок — мешанина теней. Давай, Тамир! Снова звякнула тетива, стрела ушла в темноту, опять не найдя цели. Тамир, что же ты мешкаешь?
То, чего боялась Лесана, случилось. Вдруг ярко полыхнул в сыром мраке бледно-зеленый огонь. Вырвется! Жила-то как горит, аж слепит! Ну же, Тамир!
Будто отозвавшись на мольбу девушки, с другой стороны деревни, прорезая тьму, пронеслась огненная стрела. Цель она сыскала сразу же. А и как не сыскать? Сам Тамир костер складывал: и жерди таскал, и солому, и навес мастерил, а потом маслом все это поливал и смолой. Вспыхнуло ладно! А главное, хорошее колдун место выбрал — Ходящих видать, а лучнице глаза не слепит.
В сиянии разгорающегося огня девушка, наконец, разглядела мечущихся оборотней, а среди них коренастого мужчину, торопливо обшаривающего раскисшую землю. С пальцев вожака лилось слабое зеленое сияние.
Обережница прицелилась. Надо попасть. Надо. Стрела. Другая. Третья. Четвертая. Снова яркая вспышка прочертила тьму, и костер разгорелся шибче. Тамир, хвала!
Стрела. Другая.
Мечутся тени, стелятся, катаются по сырой земле. Кажутся черными в неверных отсветах пляшущего пламени мокрые шкуры, разлетаются брызги, блестят лужи. Видно плохо. Но видно!
Вожак лежит в грязи, лицом вниз. Дело!
…С сушил она спустилась, когда третий тул опустел.
Вышла за ворота. Огляделась. Запертые в круге, хрипели и метались звери. Большая Стая. Шестеро полегли. Иные еще скребли лапами по грязи, силились встать. Подранки. Таковых Лесана насчитала семерых. И трое ли, четверо — обезумевшие — рычали и рвались, не в силах покинуть пятачок заговоренной земли.
Обережница подошла и сказала:
— Кто обернется человеком и сам подойдет — тому оставлю жизнь.
Но все одно — смотрела на лежащего ничком вожака, не спуская глаз. Вдруг еще поднимется, тварь злобная.
Из четверых перекинуться обратно в человека смог лишь один — молодой парень, прихрамывающий на правую ногу.
— Не врешь, Охотница? — хрипло спросил он, стоя напротив — грязный, пошатывающийся, с еще по-звериному мерцающими глазами.
— Руки протяни, — приказала она, не считая нужным отвечать на вопрос.
Он протянул.
Девушка бросила ему пеньковую веревку.
— Надевай. Узлы затягивай.
Волколак глядел с удивлением. Что такое пенька? Смех один! Но надел, кое-как завязал.
— Стой здесь покуда.
— Долго стоять?
— До рассвета.
Он дернулся.
— Что, — спросила девушка, — страшно?
Пленник покачал головой и послушно замер в шаге от нее.
— Иди сюда. — Она дернула его из круга и тут же рассекла сырую землю ножом в том месте, где была переступлена оградительная черта.
Что-то сказала, окропила кровью.
— Пошли, — пихнула оборотня в спину, — нечего тут стоять.
Она привела его на родительский двор и втолкнула в клеть. Перевязала ноги все той же пенькой, что-то набормотала.
— Сиди тихо. Не то голову сниму. Только попробуй мне народ пугать.
— Не буду. — Он привалился спиной к стене и напомнил: — Ты обещала не убивать.
— Будешь вести себя по-людски, то и я слово не нарушу.
— Зачем же мне кидаться, если я жить хочу? Стой.
— Чего?
— А с теми что будет? — Парень кивнул в сторону улицы, откуда доносился яростный рык.
— Перебью, да и все, — ответила Лесана, закрывая дверь клети.
* * *
Тамир не запомнил, как метал стрелы. Тело все делало само, тогда как рассудок словно окаменел.
Когда за воротами стихло, он спустился вниз и вышел на улицу; ноги казались деревянными, негнущимися.
Занимался рассвет. Дождь кончился, и в сером сумраке колдун увидел Лесану — мокрую и уставшую. Она бродила по колено в грязи и добивала тех оборотней, кто еще шевелились. Тамир привалился плечом к столбу ворот.
— Все? Или убежал кто? — спросил он.
— Не похоже, чтобы убежал… — Она резким ударом вогнала лезвие меча под лопатку еще шевелящемуся волколаку. — Ты чего так долго не стрелял? Я уж испугалась, что он вырвется.
— Не помню. Устал.
— Устал? — Она озабоченно посмотрела на колдуна.
— Да.
— С чего? Много Дара пролил?
— Не мало. Ладно… Ты пока тут… я пойду резы подновлю, да черту замкну вокруг тына. А то мало ли… Да и Влеса этого упокоить надо.
— Ступай, — кивнула она, отмахивая голову едва живому подранку.
Солнце уже поднялось, когда колдун возвратился. Лесана закончила к тому времени пинать и резать оборотней, а дождь залил прогоревшее кострище. Тамир стоял в воротах, пошатываясь, и смотрел на перепаханную могучими лапами грязь, на огромные мокрые туши, на лужи, окрашенные кровью. Все закончилось.
— Не впусте трудились, — услышал колдун голос справа от себя. С удивлением повернулся и встретился глазами…
— Стой, — сказал наузник вмиг онемевшими губами, протянул руку к мужчине и еще успел произнести: "Ардхаэр…"
— Тамир! — Лесана не поняла, что случилось и зачем колдун тянет руку, словно обращаясь к кому-то, лишь увидела, как он стремительно и страшно бледнеет и оседает в раскисшую грязь. — Тамир!
