На черном фоне — свечение его волос, в их обрамлении — прозрачное лицо. Ну вот, а в его обрамлении виднеется лицо господина Миксата! То в промежутке между двумя пухлыми щеками появится рубильник мастера, а то — о чудо! — над розоватыми губами мастера закручиваются усы (коршун? сом?). А глаза! Сверкают друг на друга, как два драгоценных камня в витрине. («Рядом с ними, mon ami, кусачий ценник».) Электричку тряхнуло, мастер ударился виском о поручень. Подскочил к окну, прижался лбом, выглянул наружу. Но не увидел никого знакомого, лишь большое столпотворение, на ткацкую фабрику спешила ночная смена. Господина Миксата нигде не было. Вот шельмец! Наверняка уже прошмыгнул вслед за молодой девушкой с вертлявым задом, которая работает здесь ткачихой, и теперь ей повысили почасовую оплату с тринадцати пятидесяти до пятнадцати; хотя ткачихи работают, скорее, сдельно.
Я намеревался привести здесь одну из его бесчисленных записок, которые окружают мастера во время работы, «прямо как маленькая семья». (Вот видите, на примере этого микроскопического сравнения можно застигнуть врасплох художественную беспощадность, которую он применяет по отношению к себе, и эгоизм, каковые качества, несомненно, помещают его семью, теперь уже людей из плоти и крови, в невыгодное положение. Но, несмотря на это, мастер — мужчина серьезный, надежный и бескорыстный. В нем есть одиночество, свобода, душевная страсть, крупномасштабная оптика, вера в себя, а также близость к грехам и безумствам; хотя присутствуют в нем и человеческие качества: немного чувства, страсть, любовь. Однако все это чистая импровизация. Да, вот каким он изволит быть.) Мастер вместо приведения здесь записок удалился с упомянутыми в свою святая святых, чтобы за несколько часов кропотливого труда — фломастером! — создать так наз. спонтанную записку (см. след, стр.). Над чем я все-таки
в душе забавлялся, поскольку, как выясняется, и у человека такого масштаба есть свое маленькое тщеславие.
33 Идет кисонька из кухни,
У ней глазоньки опухли,
Повар пеночки слизал
И на кисоньку сказал!
34 (воскресенье для тунеядцев) Донго Митич сияла улыбкой, мастер во всем блеске отцовства стоял там. Шелковистые, тонкие волосики девчушки рассыпались по воздушному лбу, а также сзади по шее. На щеках розами цветут здоровье и жизнерадостность. «Не-ет, папка, не-ет», — последовал протест. Мастер заискивающим голосом затянул песню. (Его отношения с дочерью покоились на искренней, дружеской основе, но не были лишены некоторых дидактических приемов.) «Идет кисонька из кухни, — вздохнул он, — у ней глазоньки опухли!» Таким образом, с отвлекающими приемами дела обстояли хорошо в тот момент, когда Миточка неосторожно наступила на резиновую собаку (на своего лучшего друга гривастика-ужастика с большой головой) и впечатляюще упала. Розовый ротик скривился; вот-вот расплачется. «Не реви, коммунисты не плачут, — отдал молодой отец плачу приказ «смирно», с немного пошлым и довольно антиисторическим шалтай-болтайством, — не реви, жизнь тяжелая штука… Однако продолжим!» (О, память, лгунья с осиной талией! Так вот, ситуацию, личность: говоря нескромно: суть — лучше помню я! Но слова! Слова уже только, как навьюченный осел в моей жизни, теперь являются простыми посредниками. Мастер относится к этому несколько по-иному. Все это должно было прийти мне в голову в силу жесткой логики. В самом ли деле он изволил сказать: однако продолжим? А не: однако же продолжим? Или взял [?], да и просто продолжил? Не введет ли это в заблуждение? Не являетесь ли вы рабами содержания точно так же, как я сам, благонадежный интеллектуал, или с удовольствием окунаетесь в сомнительную пену формы, стиля???Я вот думаю о чем-то, а потом в другой раз подумаю об этом же и вдруг, не знаю, о том же самом я думал или нет… Но затем закрою глаза, подумаю о мастере и без всяких яких начинаю абзацвот так: прохладным, солнечным воскресеньем сентября месяца 19… года — и так далее. Видите, господин Дежэ! Такая у меня легкая рука. Больше всего меня бы порадовало, если бы как можно больше читателей подумало: с ним произошло то-то и то-то [это был бы он сам], теперь он это рассказал, и… [тремя этими точками также был бы он]. Я — сердце, полное надежды. Однако продолжим! [Sic!])
«Но, послушай, я тебе хороший отец: давай я тебя в лоб чмокну, и баиньки». Лицо дитяти просветлело, и, соединив неуклюжий шажок и подъем на цыпочки, она прижала свой лоб к отцовским губам. Последовал чудесный концерт, скажу я вам. «Знаете, друг мой, Гайдн, без сомнений, был бы мне рад». — «Видишь, Дэйна моя, это был настоящий, фирменный папочкин целебный поцелуй! Спроси у матери, как он хорош!» — «Петер!» За это время мадам Гитти вышла из ванной, она присела на корточки, и джинсовая юбка многообещающе завернулась.
«Итак, кратко перечислю наши успехи на данный момент, — молвил глава семьи, — идет кисонька из кухни, у ней глазоньки опухли. Вместе с тем продолжу: повар пеночки слизал». К этому времени как мужчина так и женщина с маленькой Дорой-борой улыбались, к чему-то готовясь, мало того, мадам Эстерхази нежно провела указательным пальцем под носом У Донго Митич. «И на кисоньку», — взволнованно сказал мастер и выжидательно наклонился вперед. +И на кисоньку», — сказали супруги в унисон. Миточка (вообще-то: лучший лева, главная глухая рыба, иногда даже маленькая скотинка на убой) героически выдерживала момент. Раз, два, три, четыре: «Сказа-ал!» — выкрикнула она наконец, и несколько «а», конечно, заглушит хохот. Авдотья Егоровна снисходительно погладила лица родителей. «У твоего ребенка произношение, — сказал мастер с иронией, — как у плохого Диссидента». — «Ну да», — перебила на полуслов
— — — — — -
Эстерхази
(сочинение)
Эстерхази — имя существительное. Название одной семьи. Они христиане. Хорошие люди. Однажды один Эстерхази умер. Священник его похоронил. У бедняги было двое маленьких детей. Упокой, Господи, его душу?
Почему не прав тот, кто эмигрирует?
Многие уезжают жить за границу. То, что они покидают родную землю, большая ошибка. Что было бы, если бы все уехали из Венгрии? Многие эмигрируют потому, что у них зарплата, иногда работа лучше, чем здесь. А ведь и зa границей есть плохие вещи! И если они не хотят, чтобы Венгрия отстала, пусть они лучше помогают своей родине. Здесь на счету каждый отдельный человек! Здесь почет труду, а на Западе — деньгам. Но почему еще люди хотят уехать за границу? Может быть, из-за красивых мест? Так ведь они и дома есть. Здесь синеют воды Балатона и влечет туристов вершина Кекеша. Помимо этого: система здравоохранения в странах социализма на высоте. Если в другой стране кто-то заболевает, то теряет целое состояние. А у нас здесь есть поликлиники. А сколько светлых голов дала Венгрия миру! Ее успехи в области культуры следуют один за другим. Недавно с оглушающим успехом прошли концерты хора Венгерского Детского Радио. Наши народные танцы известны во всем мире! Маленькая Венгрия тоже пробивалась вверх все эти годы! А сколько у нас бывает иностранных гостей! Летом ими кишат Балатон и Хортобадь. Интересно, что для некоторых людей красивы только другие страны. Я же считаю, что «другой отчизны не ищи и смертный час тут встреть, в беде иль в счастье должен ты здесь жить иль умереть[67]».
