Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
«Ах в этом смысле…» – медленно проговорила Елизавета. Ну вот, – мелькнула мысль, – вот все и закончилось, а тебя гонят. Прямо как собачонку на мороз. А чего ты собственно еще ждала?
Она закусила губу и сказала ледяным тоном: – «Уеду, не волнуйся – завтра же, с утра пораньше. Сегодня уже сил нет – ни на вокзал, ни на поезд. С этого бы и начал, чего уж было придумывать – следствие, наркота…»
«Я не придумывал! – взорвался Царьков. – Я тебе правду сказал, что ты из меня жилы тянешь? Не до тебя мне сейчас, непонятно что ли? Ты ж не знаешь ни черта – как я тут варюсь и с кем играю, когда пугнут только, а когда сожрут с потрохами. Где тебе судить – сидишь там на зарплате… Меня может вовсе без ничего оставят, все с нуля начинать придется, какая мне сейчас свадьба – и ты, и вообще?»
«Ну да, – повторила за ним Елизавета, – именно что ‘вообще’. Жизнь разбросала героев по разные стороны баррикад. Ясно, по крайней мере, что ты меня не любишь – и никогда наверное не любил. А я-то уж изготовилась взрастить в себе порыв чувств».
«Вот видишь, – заметил Тимофей, – еще не взрастила – тоже хорошо. Если б они, положим, уже у тебя были, то и взращивать бы ничего не пришлось. А так – баш на баш, все квиты. Ничего мы с тобой друг другу не должны».
«Был бы ты рядом, – сказала Бестужева устало, – я б тебе лицо расцарапала, ногтями. Ну а так, ничего тебе не будет, кроме подброшенной наркоты – или что там еще тебе придумали ‘друзья’? Давай, расхлебывай, жених», – и отключилась, не дожидаясь, пока он что-нибудь ответит.
Она посидела немного, глядя в одну точку, и вновь непроизвольно покосилась на телефон. Ей хотелось, чтобы Царьков позвонил еще, чтобы он оправдывался, чувствуя себя виноватым, но мобильный безнадежно молчал. Тогда Елизавета заплакала – злобными, беспомощными слезами, желая ему при этом всяческих бед и козней. Попадись сейчас Тимофей ей под руку, ему бы и впрямь не поздоровилось – она чувствовала себя тигрицей, у которой разорили логово, коварно обкраденной амазонкой, хозяйкой дворцов, обращенных в пыль по чьему-то зловредному наговору.
«Какой же стервец! – проносилось в голове. – Какой же мерзкий лицемерный лгун! Пусть бы все его проблемы оказались взаправду. Хоть бы ему не выбраться из них и вообще попасть в кутузку – там ему покажут сладкую жизнь!»
Ей было жаль себя, жаль несостоявшейся свадьбы, вселенной внутри и всех ее чуть теплящихся жизней, в которых, взятых по отдельности или вместе, стало чудиться что-то сиротское. «Никому, никому нет дела, – шептала Лиза с обидой. – Каждый норовит расписаться в своем убожестве – и этот тоже, герой на ‘Тойоте’. ‘Тойоту’-то у него отберут – или как там это у них бывает? Пусть отберут и по миру пустят – и все женщины от него отвернутся, и не нужен он будет ни одной!»
Поплакав, она промокнула глаза салфеткой и осмотрелась кругом. Аппетит ее пропал окончательно, еда вызывала отвращение – равно как и вид аккуратной, только что отделанной кухни, в которой, как и во всей квартире, витал нежилой дух. Клетка с евроремонтом, – подумала Елизавета. – Провинциальная урбанистическая пастораль. Он полагал, я буду восхищена этим его комфортом? Таким можно удивить разве что местную дурочку – вот пусть и удивляет, если еще сможет. А таких, как я, эта кухня больше не увидит, и следа их здесь не будет – никогда!
Она вытащила ложку из банки с вареньем и поглядела на нее задумчиво. Капли медленно стекали вниз – кровь ангела, обращенная в сладкий яд, засахаренные алые розы… Внутри вновь остро кольнула обида, и Лиза, неожиданно для себя самой, зачерпнула ярко-красной массы и с силой плеснула на стену.
Результат оказался впечатляющ: по небесно-голубой поверхности растекалась кровавая клякса. «Класс, – похвалила себя Елизавета, – вот вам и след», – затем вновь набрала полную ложку и поставила еще одну кляксу неподалеку от первой. Несколько минут она оценивающе рассматривала содеянное, потом встала и принялась изучать внутренности холодильника и кухонных шкафов – в поиске дополнительных художественных средств.
«Жениться хотел? Хотел, чтоб я тут была хозяйкой? Ну вот я и похозяйничаю, – приговаривала она, распахивая дверцы. – Ну-ка, что тут у нас есть?»
Осмотр не выявил почти ничего полезного, но кое-чем все же удалось разжиться. Вдобавок к клубничному обнаружилось еще варенье – вишневое. «Сейчас мы устроим сладкую жизнь, даже и без кутузки, – Лиза хмыкнула и ловко откупорила литровую банку. – Сейчас вам будет натюрморт-десерт!»
Она стала орудовать ложкой, тщательно прицеливаясь, как художник-абстракционист. Вместе обе субстанции давали интересное сочетание цветов, а вишни вдобавок смотрелись очень красиво на светлом полу – трагически и беззащитно. «Вы хотели быть живописцем, Николай Крамской? – громко спросила Елизавета. – Так вот, вы опоздали. Здесь, в Сиволдайске, живописец – я! Никогда не думала, что у меня талант».
В холодильнике нашлись куриные яйца, которые тоже пошли в дело. Вскоре стены были разукрашены на совесть, и Лиза признала, что получилось у нее неплохо. «Картина моей жизни, – пробормотала она, оглядываясь кругом. – Прямо как Джексон Поллак. Хоть тот, конечно, делал все не так».
Она повертела в руках пакет с молоком, но решила, что молочные пятна не попадут в цветовую гамму. Зато, банка с медом пришлась кстати – его разводами она щедро украсила поверхность керамической плиты. На этом пришлось остановиться – ее фантазия сошла на нет.
«Жаловался, что один живешь? – мрачно произнесла Елизавета. – Ну так, значит, привык к уборке. Что поделать, гостья была – сам пригласил, я не напрашивалась. Или пусть шлюхи твои поработают, они не принцессы, им не привыкать». Она еще раз обвела кухню критическим взглядом и, гордо выпрямив спину, прошествовала в гостиную, стараясь не ступить ни во что липкое.
Там пыл ее неожиданно иссяк. Елизавета прошлась в сомнении вдоль серванта и книжных полок, но бить посуду или рвать книги ей в голову не пришло. Она вообще жалела ни в чем не повинные вещи, а эти к тому же были изысканны и изящны. Рассеянно полюбовавшись бокалами из хрусталя и чайными чашками из китайского фарфора, Лиза уселась в знакомое уже кресло и попыталась подвести итоги.
После пролитых слез и кухонного погрома мысли ее не прояснились ничуть. Голова шла кругом, и на душе с каждой минутой становилось все тоскливей. Там засели обида и недовольство миром, но за ними скрывалось что-то еще – след незнакомого отчаяния, тревога, утвердившаяся тяжело и прочно, как неподатливый холодный ком. Комната была чужой, и город за окном был ненавистен и чужд. Во всем пространстве, куда ни дотянись воображением, не было ни сочувствия, ни тепла.
«Что я здесь делаю? – спросила себя Лиза и в недоумении пожала плечами. – Это все то письмо проклятое виновато!»
Она попыталась представить себе Царькова и поняла, что не очень твердо помнит его черты. Было неясно, легче ей от этого или нет. Елизавета еще посидела, будто прислушиваясь к чему-то, потом произнесла со вздохом: – «Что ж, придется забыть», – но слова прозвучали слишком робко. В них не было куража, и в ней самой не было сил – как в лихорадке или дурном сне. Казалось даже, что дело вовсе и не в Царькове, не в обиде и не в расстроенной свадьбе.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
