До сих пор повсюду лежат старинные лопаты для ворошения солода и деревянные грабли, но сам процесс ворошения – чтобы солод не сваливался и не перегревался – осуществляется преимущественно с помощью довольно хитроумного приспособления (как тут не вспомнить машины Хита Робинсона[81]) с обтянутыми кожей лопастями, которое похоже на гибрид почвофрезы, большой допотопной газонокосилки и наименее успешного, но вызывающе эксцентричного конкурсанта телешоу «Битвы роботов».
Затем попадаешь в здание, где установлены сушильные печи высотой по пояс, настоящие топки эпохи паровых машин, облицованные кирпичом и железом и напоминающие декорации к фильму двадцатых годов, действие которого происходит на старинном пароходе. Так и кажется, что сейчас появится пара смуглых ласкаров с обнаженными торсами и в закопченных банданах, чтобы подбросить в печь угля. Первые часов шестнадцать сушки солода печи работают на торфе, а последующие двадцать – на угле. После сушки в ячмене остается лишь около пяти процентов влаги. Влажный газ выводится из сушильных камер вискикурни через две совершенно непривлекательные пагоды, которые возвышаются над всем комплексом зданий, раскинувшимся на невысоком холме за пределами Керкуолла (Kirkwall).
Сразу видно, что объем производства виски тут весьма значителен: гигантский заторный чан, дюжина бродильных чанов – два стальных снаружи и десять, из дугласовой пихты, внутри, огромные перегонные кубы с плоскими отводящими трубками и внешними змеевиками конденсации. Я оказался здесь в июле: на заводе только-только возобновили производство после планового полуторамесячного перерыва на профилактику и ремонт оборудования. В этот период работники четыре недели трудились на вискикурне «Скапа» и производили там партию молта. Дистиллерии принадлежат разным владельцам: «Хайленд Парк» – компании Edrington Group, а «Скапа» – Allied Distillers, но хозяева заключили соглашение о взаимовыгодном сотрудничестве. По крайней мере, в продаже точно появится скотч Scapa 2003 года.
Дистиллерия «Хайленд Парк» осуществляет розлив скотча выдержки в двенадцать, пятнадцать, восемнадцать, двадцать пять, тридцать пять и сорок лет, но иногда выпускает и специальные партии (я выбираю восемнадцатилетний с содержанием алкоголя 43 градуса). Даже двенадцатилетний виски – поразительный крепкий напиток, а с годами он становится все лучше и лучше. Сладкий, с дымком, мягкий, богатый, насыщенный пикантными фруктовыми нотками, отличающийся долгим, богатым и ярким послевкусием – воистину, превосходный продукт.
В восемнадцатилетнем появляется заметная своеобразная бархатистость и сбалансированность вкуса. Если проще создать ошеломляющий минималистический интерьер, нежели ошеломляющий комплексный дизайн, то аналогичным образом большее мастерство требуется для создания полного разнообразных вкусов аромата виски, округлого и гармоничного, нежели для производства относительно голого, блеклого продукта. Восемнадцатилетнему этот фокус удается с видимой легкостью: он – как бравурный рисунок полированного грецкого ореха на фоне простецкого зашкуренного соснового теса. Я не упустил случая попробовать двадцатипятилетний виски, и он, несомненно, еще лучше. Продегустированные на Оркни, под ясным северным солнцем, эти скотчи соперничают у меня за звание Лучшего на данный момент продукта.
Пусть «Хайленд Парк» больше и не самый северный скотч, но он остается в числе лучших.
Завершив дела, ужинаем в гостинице вместе с Дженни (старшей сестрой Энн) и ее мужем Джеймсом. Джеймс носит фамилию Дьюар и состоит в дальнем родстве со знаменитым семейством производителей виски (а в еще более дальнем – со мной: хочется в это верить, поскольку Дьюары – из одного клана с Мензисами). Дженни и Джеймс переехали на Оркни больше десяти лет назад и, кажется, счастливо здесь зажили. Когда они только планировали переезд, мы вчетвером провели пару недель на островах: сначала арендовали в Финстауне (Finstown) похожий на перевернутую лодку дом, прямо за садовой стеной которого в море резвятся тюлени, а затем проехали почти по всем другим островам, ночуя в гостиницах. Впоследствии мы не раз останавливались у Дженни и Джеймса в их доме на окраине Стромнесса, часто – во время Оркнейского фестиваля народной музыки, но на этот раз нам казалось разумным остаться в Керкуолле, особенно учитывая, что мы здесь всего на одну ночь.
Вечер приятный и веселый, но мы отправляемся спать достаточно рано, поскольку на утро у всех есть планы. К сожалению, мы с Энн завтра вечером пропустим окончание «Недели покупок» (где-нибудь еще есть «Неделя покупок»? Или только в Стромнессе? Ладно, проехали). В последний вечер «Недели покупок» здесь всегда прекрасные фейерверки, хотя стоит оговориться, что в ночь на Ивана Купала фейерверки на Оркнейских островах, по сути, устраивают на фоне светлого неба, сколько ни откладывай запуск на более поздний час (однажды лет десять назад, в ночь на Ивана Купала, я сидел у Дженни и Джеймса в саду и при свете полночного неба читал газету).
На следующий день, перед отъездом встречаемся с Эндрю Грейгом и Лесли Глейстер, у них тоже дом в Стромнессе. С Эндрю, когда он еще жил в Саут-Куинсферри, я познакомился через Кена. Мы частенько встречались в баре «Ферри Тэп» (Ferry Tap) и пинтами глушили «Дарк Айленд» (Dark Island), сваренный – вполне символично – на Оркни. Эндрю и Лесли поженились в прошлом году, а сейчас вернулись с Борнео, где Эндрю собирал материал для своего последнего романа. Лесли подцепила там какую-то инфекцию с мерзким названием и все еще не вполне оправилась, но уже работает над постановкой пьесы и тоже планирует новый роман. Трое писак и один нормальный человек – мы в полном счастье пару часов катаемся на машине, исследуем старые проселочные дороги, гуляем по пляжу неподалеку от аэропорта; погода – как на Средиземноморском побережье. Энн и Эндрю выходят в море на катамаране.
Здесь, на Оркни, в тихой бухточке, окаймленной пляжем, виднеется не только изящный силуэт стоящей на рейде белой яхты, но и живописно ржавеющий остов старого миноносца, уходящего в небытие под лучами вездесущего прожектора солнца. В этих краях много послевоенных развалин, равно как и следов восьми тысяч лет оккупации, начавшейся еще в эпоху неолита.
15. На мотоцикле в туннель
В Гленкинчи (Glenkinchie) на мотоцикле. Словно рыцарь на верном коне, отправившийся на поиски приключений. (Все-таки езда на мотоцикле – это всегда нечто героическое, но вискикурня «Гленкинчи» ближе всех к нашему дому, поэтому героического в моей поездке с гулькин нос.) У меня «Хонда VFR800»; по общему мнению, на сегодняшний день это один из лучших дорожных мотоциклов. Если бы славному мистеру Гору после победы на выборах позволили занять президентское кресло, сейчас я, скорее всего, превозносил бы достоинства мотоцикла, который до сих пор считаю самым красивым в мире, «Харлей-Дэвидсон V-Rod», но после путча, устроенного Бушем, пришлось наложить собственное торговое эмбарго.
