– Ладно. Не скромничай. Не пора ли проверить пациента?
Вдвоем они приподняли тело Кадены и прислонили к стене.
– Рана уже затянулась! – ахнул Меллен.
– Пульс устойчивый… дыхание в норме.
– Изумительно! – воскликнул доктор Меллен. – Полный успех. Зря он переживал.
– Смотри, открывает глаза.
Веки Кадены затрепетали. Потом он широко открыл глаза.
– Ну, Фрэнк, старина, – задушевно произнес Меллен. – Надеюсь, ты не злишься на нас?
– Это была часть сделки, – напомнил Сантазье.
– С тобой все хорошо. Ты в полном порядке. Ты действительно бессмертен! И теперь, Фрэнк, это доказано.
Тот смотрел на них и не отвечал.
– Ну же, Фрэнк, – не отставал Меллен. – Какой смысл сердиться на нас? Расскажи! Каково это – вечная жизнь?
Струйка слюны сбежала по подбородку Кадены. Его руки беспомощно перебирали воздух, потом неуверенно потянулись к дорожке солнечного света на полу.
Пальцы сомкнулись на желтой полосе, руки подняли пустоту. Кадена посмотрел на пустые руки и заплакал.
– Психическая травма, – вздохнул доктор Сантазье. – Не повезло.
Доктор Меллен поднялся с хмурым видом.
– По-моему, полная идиотия. В результате шока от выстрела…
– Очевидно, что так.
– Он – мученик науки.
– Да. Но теперь у нас на руках идиот. Бессмертный идиот. Что с этим делать?
Доктор Меллен на мгновение задумался. Потом его лицо просветлело.
– Ну, это же очевидно, доктор. Мы начнем поиск противоядия. Чтобы освободить бедного Фрэнка от мучений.
Миссис Дональдсон и ее странные сны
Прикроватные часы показывали семнадцать минут второго. Снаружи царила ночь, она затопила город мглой, и любой случайный огонек подвергался ее хищному натиску. В комнату ночь не пускали ситцевые шторы, ее постоянно контратаковали лампы, но Уолтер Дональдсон не забывал ни на миг: тьма и сон рядом, они только и ждут, когда ты дашь слабину.
Рослый и дородный, обычно он был спокоен, но сегодня жутко нервничал; это проявлялось и в осанке, в походке. По своей фешенебельной спальне он расхаживал полностью одетый, но петля галстука была ослаблена, узел сбился и потерял форму.
Фэй Дональдсон сидела на краю двуспальной кровати. Она была хороша собой, особенно сейчас, с убранными на ночь в конский хвост белокурыми волосами, в стареньком, но вполне годном пеньюаре и полунадетых шлепанцах.
– Уолтер, пожалуйста, перестань ходить.
Муж лишь поморщился в ответ. Сутулясь, он дошел до стенки, повернул обратно.
– Дорогой, это было в последний раз.
– Хочется верить, – вздохнул Дональдсон. – Иначе, Фэй, я не выдержу. Правда, не знаю, как мы будем жить дальше, если это повторится.
– Не повторится, я совершенно уверена, – пообещала жена.
– Спать хочешь? – спросил он.
– Нет, нисколечко, – ответила она.
Но у нее опускались веки, слабело внимание. Сколько раз в последнее время Дональдсон вот так же в страхе наблюдал, как к ней подкрадывается сон, этот предатель, открывающий потайную дверцу врагу.
– Два раза на этой неделе, – напомнил он. – На прошлой – трижды. И до того столько же.
– Уолт, больше такого не будет, – твердо сказала Фэй. – Я абсолютно уверена.
Он пропустил слова жены мимо ушей.
– Снова и снова… Фэй, разве я неврастеник? Разве я узколобый ревнивец? Скажи наконец правду. Объясни, что происходит.
– Уолтер, ты у меня замечательный. Мы уже четыре года вместе, и ты всегда был хорошим мужем. Лучшего и желать нельзя.
– Спасибо. Но разве ты меня не называла узколобым ревнивцем? На той вечеринке, когда Том Хенли к тебе клинья подбивал, а ты была в восторге, помнишь?
– Помню, – кивнула она. – И вовсе я не была в восторге.
– Я тогда сцен не устраивал, – продолжал Дональдсон. – А эти телефонные звонки от старого друга?
– Он горький пьяница – как налижется, так и звонит. Думаешь, приятно его утешать?
– Конечно же нет! Собственно, я о чем? О том, что никогда не задавал вопросов, куда ты ходишь, с кем время проводишь. По вечерам, когда ты из дому выскакивала, разве я хоть словом, хоть жестом…
– Да никогда я по вечерам не выскакивала, – перебила жена. – Ну, может, в кино раза два.
– Я же не в упрек! – Лицо у Дональдсона было суровое, напряженное. – Просто хочу сказать, что ревнивец на моем месте, параноик какой-нибудь, ко всем этим мелочам обязательно придирался бы. А я – ни-ни. Я не узколобый! Что, разве не так?
– Конечно же так. – Фэй уже пошатывалась, сидя с полусмеженными веками.
Дональдсон едва не застонал. Он знал, что сон близок – неудержимый, непобедимый, – а под прикрытием сна крадется опаснейший враг. Но прежде чем враг запишет на свой счет очередную победу, необходимо что-то сказать, как-то изменить безжалостный ход событий.
– Так к чему я, собственно, веду, – резко повысил голос Дональдсон, и жена вздрогнула, распахнула глаза. – А веду я вот к чему: на моем месте точно так же реагировал бы любой мужчина. Дело, следовательно, не во мне, а в тебе, ведь это по твоей вине я оказался в нелепейшей ситуации. Ну скажи, кому такое может понравиться?
– Ничего плохого я не делала, – возразила Фэй. – У меня не получается контролировать… Я жертва обстоятельств, точно такая же, как и ты. Уолтер, ты не вправе меня винить.
– То есть как это не вправе! – изумился Дональдсон. – Это с тобой происходит, не со мной.
– Господи, – тяжко вздохнула она, – когда же это кончится? Уолт, милый, я сегодня на работе вымоталась, и уже так поздно.
Она сбросила шлепанцы, легла, медленно закрыла глаза.
– Нет, черт возьми! – вскричал муж, потрясая кулаками. – С этим надо разобраться сейчас же, пока снова не началось. Надо, Фэй! Если повторится – клянусь, я не знаю, что сделаю!
Своего он добился – разбудил жену.
– Милый, успокойся, сегодня ночью ничего не будет. Это просто исключено, потому что у меня совершенно нет сил. Сколько времени?
– Два десять.
– Боже…
– Я понимаю, понимаю, – взял Дональдсон убеждающий тон, – уже очень поздно, ты устала. Но мы должны что-то сделать, прежде чем это повторится. Думай, милая, думай. Почему с тобой такое происходит? Не с кем-нибудь, а только с тобой?
– Я сто раз говорила, – едва шевеля от изнеможения губами, ответила Фэй, – что понятия не имею. Если бы что-нибудь понимала, ну хоть самую капельку, обязательно бы рассказала, клянусь. Мне это так же противно, как и тебе.
