— А что поделывает Джейн Голдвин? — спросила тетя Кэт. — Я что-то давно не видела ее в городе.
— Бедняжка Джейн! Она чахнет, и никто не знает, что с ней. Боюсь, это окажется белокровие… Чего это Ребекка хохочет на кухне, как гиена? Помяните мои слова, вы еще с ней намучаетесь. В семье Дью было много слабоумных.
— И Тира Купер, говорят, родила, — перебила ее тетя Шатти.
— Родила, бедняжка. Слава Богу, только одного. Я боялась, что будут двойняшки. У Куперов часто бывают двойняшки.
— Тира и Нед — такая приятная пара, — улыбнулась тетя Кэт, видимо, решив спасти хоть что-нибудь из развалин Вселенной.
Но кузина Эрнестина отказалась признать наличие бальзама в Галааде, не говоря уж о Лоуэлле.
— Она была ужасно рада его заполучить. Какое-то время она совсем отчаялась и думала, что он не вернется с запада. «Вот увидишь, — сказала я ей, — он тебе еще натянет нос. Он этим знаменит. Когда он родился, все думали, что он умрет, не дожив до года, а он натянул всем нос и до сих пор жив». А когда они купили дом у Джозефа Холли, я опять ее предупредила: «Этот ваш колодец заражен брюшным тифом. Пять лет назад его работник умер от брюшного тифа». Так что пусть пеняют на себя, если что-нибудь случится. У Джозефа Холли все время болит спина. Он говорит, что это прострел, а я боюсь, у него начинается спинно-мозговой менингит.
— Джозеф Холли — прекрасный человек, — вступилась Ребекка Дью, входя с чайником.
— Да-да, — уныло подтвердила кузина Эрнестина. — Он даже чересчур хороший человек. Боюсь, все его сыновья собьются с пути. Так часто бывает. Нет, спасибо, Кэт. Больше чаю не надо… Может, еще одно миндальное печенье. Они такие воздушные. Но я уже и так слишком много съела. Пора мне идти, а то придется возвращаться домой в темноте. Мне не хочется промочить ноги: я опасаюсь воспаления легких. Всю зиму у меня какое-то странное чувство, словно что-то ползает у меня по рукам и ногам. Сколько ночей я провела без сна! Никто не знает, как я страдала, но я не привыкла жаловаться. Я потому и решила навестить вас сегодня, так как боюсь, к следующей весне меня уже не будет. Но вы обе тоже сильно сдали, так что, может, уйдете в лучший мир еще раньше меня. Что ж, лучше умереть, пока у тебя еще остались родные, которые могут тебя прилично похоронить. Боже, какой ветер поднялся! Не дай Бог будет гроза — тогда у нас обязательно снесет крышу с амбара. Этой весной дуют такие сильные ветры, — по-моему, у нас меняется климат… Спасибо, мисс Ширли, — сказала кузина Эрнестина, когда Энн помогла ей надеть пальто. — Берегите себя. У вас ужасно бледный вид. Я слышала, что люди с рыжими волосами не отличаются сильным здоровьем.
— Да нет, со здоровьем у меня все в порядке, — улыбнулась Энн, подавая кузине Эрнестине ее невообразимую шляпку с тощим страусовым пером, которое свешивалось ей на лоб. — Сегодня, правда, горло немного побаливает.
— Вот как? — Кузина Эрнестина напоследок выдала еще одно зловещее предсказание: — Полоскайте его как следует. У ангины и дифтерита до третьего дня совершенно одинаковые симптомы. Одно утешение — если умрешь молодой, то избежишь многих несчастий.
Глава девятая
20 апреля
Звонкие Тополя
Башенная комната
«Мой бедный Джильберт!
«О смехе сказал я — глупость! А о веселии — что оно делает?» Я боюсь, что рано поседею… Боюсь, что закончу свою жизнь в богадельне… Боюсь, что ни один из моих учеников не сдаст выпускных экзаменов… Вчера меня облаяла собака мистера Гамильтона, и я боюсь заболеть бешенством… Боюсь, что когда пойду сегодня к Кэтрин, мой зонтик вывернется наизнанку… Боюсь, что Кэтрин так меня полюбила, что долго это продолжаться не может и она скоро меня разлюбит… Боюсь, что волосы у меня вовсе не каштановые, а рыжие… Боюсь, что к пятидесяти годам у меня вырастет бородавка на кончике носа… Боюсь, что в школе случится пожар и мы не сможем спастись через единственную дверь… Боюсь, что сегодня ночью я найду у себя в постели мышь… Боюсь, что ты обручился со мной просто потому, что я не давала тебе проходу… Боюсь, что скоро я слягу и умру…
Нет, милый, я не сошла с ума, а просто заразилась от кузины Эрнестины.
Теперь я понимаю, почему Ребекка Дью прозвала мисс Ох-боюсь!
А ведь на свете очень много таких нытиков — может быть, и не в такой запущенной стадии, как кузина Эрнестина, — которые вечно ожидают несчастья завтра и потому не смеют радоваться нынешнему дню.
Джильберт, дорогой, давай не будем жить в страхе перед будущим, не будем рабами Судьбы! Будем смелыми, предприимчивыми, будем всегда надеяться на успех! Давай весело идти навстречу Судьбе, не задумываясь, что она нам несет, даже если нас ждут кучи огорчений, брюшной тиф и двойняшки.
Кстати, нынешний день, кажется, случайно затесался из июня в апрель. Снег уже весь растаял, и светло-коричневые луга и золотистые холмы поют гимн весне. Мой Царь Бурь поднял нежно-сиреневые знамена. Всю эту неделю у нас часто шел дождь, но мне нравилось сидеть в свой башенной комнатке и слушать тихую мокрую тишину весенних сумерек. Но сегодня дует сильный ветер, и все как будто куда-то спешит — облака бегут по небу в страшной спешке, а луна, прорываясь между ними, спешит залить своим светом весь мир.
Если бы мы могли идти сейчас рука об руку по дороге в Эвонли!
Джильберт, боюсь, что я обожаю тебя до неприличия. Ты не думаешь, что в этом есть какое-то неуважение к церкви? Нет? Так ты же и не пастор».
Глава десятая
Энн поехала домой на каникулы, огорченная, что этим летом в Эвонли не будет Джильберта. Он нанялся работать на строительстве новой железной дороги на западе страны. Но Грингейбл остался все тем же Грингейблом, а Эвонли — все тем же Эвонли. Лучезарное озеро все так же блестело под солнцем. Возле Дриадиного ключа по-прежнему густо росли папоротники, а бревенчатый мостик, хотя он с каждым годом все больше дряхлел и обрастал мхом, все еще вел в лес, полный молчаливых теней и певучих ветерков.
К тому же Энн сумела уговорить миссис Кемпбелл отпустить с ней на две недели Элизабет — хотя бы только на две недели. Но Элизабет, которую ожидали целых четырнадцать дней счастья и свободы, большего от судьбы и не просила.
— Сегодня я мисс Элизабет, — сообщила она Энн со счастливым вздохом, когда они сели в коляску и отправились в дорогу. — Пожалуйста, когда будете представлять меня своим друзьям в Грингейбле, называйте меня мисс Элизабет. Я буду чувствовать себя совсем взрослой.
— Хорошо, — без тени улыбки пообещала Энн, вспомнив рыженькую девочку, когда-то просившую, чтобы ее звали Корделия.
Поездка от станции до Эвонли привела Элизабет почти в такой же экстаз, который испытала Энн в тот памятный вечер, сидя в коляске рядом с Мэтью. Их окружал прекрасный мир: по обе стороны дороги лежали волнующиеся под ветерком нивы, и почти за каждым поворотом их ожидало новое чудо. Элизабет была на верху блаженства: она едет со своей любимой мисс Ширли, она на целых две недели освободилась от Марты, на ней новое розовое платье и очаровательные новые туфельки. Можно подумать, что уже наступило Завтра… за которым последуют еще четырнадцать прекрасных Завтра. Глаза девочки сияли.
