Глава 25. МНЕ ПОДАЮТ ВИНО
Я отворил дверь фургона и остолбенел от неожиданности.
На полу, устланном толстым ковром, под свисающим с потолка заправленным тарларионовым маслом светильником в желтой шелковой накидке спиной стояла девушка. Темные волосы ее были стянуты красной лентой, а от правой лодыжки к ошейнику для рабов тянулась тонкая металлическая цепь.
Услышав скрип двери, она обернулась и взглянула на меня.
– Это ты! – воскликнула она.
Руки ее потянулись к лицу.
Я стоял как громом пораженный, ожидая увидеть здесь кого угодно, но только не Элизабет.
– Ты жив! – воскликнула она. – Беги отсюда! Скорее!
– Почему? – удивился я.
– Он тебя увидит! Беги скоре! – она не в силах была оторвать руки от лица.
– Кто увидит? – Я ничего не понимал.
– Мой господин! – в отчаянии воскликнула девушка. – Пожалуйста, скорее уходи!
– А кто он? – спросил я.
– Тот, кому принадлежит этот фургон, – из глаз у нее полились слезы. – Я его еще ни разу не видела.
Я не сдвинулся с места – не хотел выдавать охватившего меня волнения.
Гарольд сказал, что Камчак пожаловал Элизабет воину, но не сказал какому именно. Теперь я это знал.
– Значит твой хозяин нечасто тебя навещает? – поинтересовался я.
– Он еще ни разу сюда не заходил, – ответила девушка. – Но он где-то в городе и может вернуться именно сегодня.
– Я не боюсь его! – ответил я.
Она отвернулась; цепи отозвались на ее движения легким звоном. Заметив мой взгляд, она плотнее закуталась в шелковое покрывало.
– Чье имя на ошейнике? – спросил я.
– Они мне показывали надпись, но я не знаю, – сказала она. – Я не умею читать.
Это, конечно, было правдой, она могла говорить по-гориански, но разобрать написанное была неспособна. Впрочем, грамотой не владели и многие тачаки, поэтому на ошейниках их рабов зачастую были выгравированы значки, символически показывающие, кому именно принадлежит данный невольник. Но даже умеющие читать или желающие составить о себе подобное мнение нередко рядом со своим именем также ставили личный знак, чтобы разобрать его были в состоянии другие, не владеющие письмом воины. Например, знак Камчака изображал четыре рога боска над двумя скрещенными кайвами.
Я вошел в фургон и приблизился к девушке.
– Не смотри на меня! – воскликнула она, отворачиваясь так, чтобы свет не падал ей на лицо, и закрывая его руками.
Я развернул к себе её ошейник; от него тянулась тонкая металлическая цепь. На девушке был сирик, которого под накидкой я сразу не заметил. Цепь от ошейника свисала вдоль тела, соединялась с ножными кандалами и заканчивалась на вделанном в стену кольце. На тарианском ошейнике девушки были выгравированы четыре рога боска и символ города Ко-Ро-Ба, который Камчак велел использовать как мой личный знак. Надпись на кольце гласила: «Я – женщина Тэрла Кэбота». Я поправил на девушке ошейник и отошел к дальней стене фургона: хотелось побыть одному и подумать.
Однако тут же мелодично зазвенели цепи на ногах у девушки, пристально вглядывающейся мне в лицо.
– Что там написано? – спросила она.
Я не ответил.
– Чей это фургон? – взмолилась она.
Я хмуро посмотрел на нее, и она тут же прикрыла лицо рукой, стараясь при этом, чтобы шелковая накидка плотнее окутывала её тело. Цепи, охватывающие её запястья, тянущиеся к щиколоткам и дальше к кольцу в стенке фургона, вызывали во мне ненависть Над прижатой к лицу ладонью блестели наполненные страхом глаза девушки – Чей это фургон?
– Мой, – ответил я.
Девушка замерла от неожиданности.
– Нет, не может быть, – выдавила она из себя. – Это фургон какого-то командира, он командует тачакской тысячей.
– Я и есть этот командир, – ответил я.
Она провела рукой по лицу, словно пытаясь отогнать от себя сон.
– А что написано у меня на ошейнике?
– Что ты – девушка Тэрла Кэбота.
– Твоя девушка?
– Да.
– Значит, я – твоя рабыня?
– Да. – Она не в силах была больше произнести ни слова.
– Да, ты принадлежишь мне, – подтвердил я.
Из глаз у неё потекли слезы, оставляя на шелковой накидке мокрые пятна, но она так и продолжала стоять не в состоянии их остановить.
Я опустился рядом с ней на колени.
– Все хорошо, Элизабет. Все уже позади, – постарался я её успокоить. – Тебе больше не будут причинять боль. Ты больше не рабыня. Ты свободна.
Я нежно взял её скованные цепями руки и отвел их от её лица. Она попыталась отвернуться.
– Пожалуйста, не смотри на меня, Тэрл, – пробормотала она.
В носу у нее, как я догадывался, поблескивало крохотное изящное золотое колечко, подобающее каждой тачакской женщине.
– Не смотри на меня, – взмолилась она, – прошу тебя!
Я осторожно приподнял ладонями её тонкое лицо, обрамленное мягкими темными волосами, и с нежностью вгляделся в этот высокий лоб, чудесные, полные слез глаза и дрожащие губы, над которыми тускло поблескивало золотое тачакское колечко.
– Оно тебе очень идет, – сказал я.
Девушка подавила подступившие рыдания и прижалась лицом к моему плечу.
– Они привязывали меня к колесу, – пробормотала она.
Я утопил ладонь в её густых волосах и плотнее прижал её голову к своей груди.
– Они поставили у меня на теле клеймо! – едва слышно выдохнула она.
– Теперь все уже позади, Элизабет, – сказал я. – Все уже кончилось. Ты свободна.
Она подняла свое мокрое от слез лицо.
– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – прошептала она.
– Нет, – с грустью ответил я, – не любишь.
Она снова уронила голову мне на плечо.
– Но ты не хочешь меня, – едва сдерживая рыдания, бормотала она. – Ты никогда меня не хотел!
Я промолчал.
– И вот теперь, – с горечью продолжала она, – Камчак отдал меня тебе. Именно потому, что я тебе безразлична! Он такой жестокий! Жестокий!
– Мне кажется, Камчак в данном случае больше думал о тебе, – возразил я. – Он считал, что отдает тебя другу.
Она отстранилась от меня в полном изумлении.
– Неужели это возможно? – удивилась она. – Этот человек избивал меня плетью!
