— Брайан, ты меня так выручил…
Он машет рукой:
— Давай-давай, не теряй времени. А то еще упустишь самолет. И вместе с ним своего янки.
Подмигнув, Брайан выруливает на автостраду, и фургончик теряется в потоке машин.
Первое, что я вижу в зале вылета, — очередь, змеящуюся от стоек регистрации вдоль перегородок прямо к вращающимся дверям. Возле которых я, собственно, нахожусь.
Очередь? Я уж и забыла, что это за напасть. Поглядывая на часы, переминаюсь с ноги на ногу. Что же делать? Я точно опоздаю на самолет, Виктор Максфилд решит, что я ни на что не гожусь, меня уволят, и до конца своих дней я буду фотографировать невест в платьях-безе.
Не дергайся, Хизер. Паника ничего не даст. Приметив оставленный кем-то экземпляр «Ивнинг стэндард», я хватаю газету и принимаюсь читать. Очередь ползет медленно — сантиметр за сантиметром. Колонка за колонкой. Страница за страницей. С головой погрузившись в отчет о скачке биржевых индексов, вдруг слышу:
— Следующий.
Скомкав газету, бросаюсь к стойке:
— Уф, наконец-то! Я уж боялась, что пропущу рейс.
Не глядя на меня, девушка продолжает стучать по клавиатуре, загоняя в компьютер какие-то данные.
— У меня забронирован билет на пять часов в Эдинбург, — лепечу я.
Никакой реакции.
Сверлю глазами ее макушку. Она вообще меня слышала?
— По-моему, вылет уже скоро, — добавляю по громче.
— Имя? — вопрошает она монотонно.
— Хизер Хэмилтон. Мисс.
— Угу… — бормочет она, продолжая щелкать клавишами. Понимаю, они изо дня в день этим занимаются, но можно хотя бы немного поспешить?
Видимо, нет.
— Вы чуть не опоздали. Посадка заканчивается.
— Так я об этом вам и… — Сейчас взорвусь! Спокойно, Хизер. Спокойно.
— Успеете, если поторопитесь. — Девушка протягивает посадочный талон: — Ряд 75, место F. Возле иллюминатора.
— Ой, мне нельзя возле иллюминатора! — быстро говорю я. — Понимаете, я очень нервничаю во время перелетов и люблю сидеть у прохода, потому что, если будет ЧП и придется выпрыгивать из самолета в спасательных жилетах, так я смогу быстрее выбраться наружу…
Товарищи по очереди, нервно переглядываясь, стараются отойти от меня подальше.
— Это последнее оставшееся место, — говорит девушка. — И за вами еще люди, так что…
— Но…
— Выход на посадку номер 42. У вас пять минут.
Бегать на шпильках — особое искусство. На полной скорости миновав посты службы безопасности, впрыгиваю на движущуюся дорожку… Ай! Приподнимаю ногу: естественно, каблук отлетел. Проклиная день, когда родилась на свет, я снимаю розовую туфлю и с тоской кручу перед глазами… пока меня не шарахает: мне ж надо успеть на самолет!
— Кого я вижу!
Вскидываю голову — навстречу цокает каблучками стюардесса.
— Джесс! — Движущаяся дорожка подвозит меня к ней. — Ты что здесь делаешь?
— Я? Солнце мое, память отшибло? Я как-никак стюардесса. И что я здесь, по-твоему, делаю? Еду домой — чуток подремать после девятичасового перелета.
Чтобы нас не унесло друг от друга, обеим приходится пятиться.
— А ты-то как здесь оказалась?
— Лечу в Эдинбург… По заданию «Санди геральд». Длинная история.
На прошлой неделе я отправила Джесс письмо о своей ссоре с Гейбом и его внезапном отъезде.
— Погоди-ка, а Гейб часом не на Эдинбургском фестивале?..
— Прости, Джесс, надо бежать, а то на самолет опоздаю. — Я хромаю по дорожке вперед. — Позвоню!
— Удачи, солнце мое! — кричит она мне вслед. — Да, и еще…
Оборачиваюсь — меня уносит все дальше — и вижу, что она машет руками как ветряная мельница. А потом что-то кричит, но я ничего не могу разобрать и просто машу в ответ. Впрочем, если подумать, ее напутствие подозрительно смахивало на… «Удачной охоты на бабочек!»
Припадая на одну ногу, я вваливаюсь в самолет. Атмосфера на борту напряженная — чтобы не сказать откровенно враждебная. Каменные лица пассажиров проплывают мимо, ряд за рядом, пока я тащусь по проходу, выискивая глазами, где приземлиться. Я уже в хвосте. Должно быть, где-то здесь. Но ведь ни единого свободного местечка. Пропустила, что ли?..
Увы, не пропустила.
В самом конце салона, в самом углу, у самой стенки туалета — два места. В одном — мужик с необъятным пивным пузом, живот просто выходит из берегов, обтекает ручку кресла и занимает половину соседнего сиденья.
Моего сиденья.
Протиснувшись мимо соседа, сажусь и пристегиваю ремень. А я-то робко надеялась на мягкое кожаное кресло рядом с симпатичным незнакомцем и бесплатное шампанское в течение всего пути. Закрываю глаза. Ладно, лететь недолго. Если повезет, удастся проспать всю дорогу.
— Уютненько мы тут устроились, пр-равда?
О нет. Пожалуйста, только не это. Рокочущий голос с густым шотландским акцентом. Открываю глаза. Лучась искренним дружелюбием, сосед рассматривает меня.
— Добр-рый день! Я Брюс, а вы…
Первые пятнадцать минут полета проходят более-менее гладко. Если не считать того, что за спиной то и дело шумит унитаз, а уснувший Брюс пускает слюни на мое плечо.
— Мадам, вам сэндвич с курицей или ветчиной? — обращается ко мне профессионально улыбчивая стюардесса.
— А вегетарианские есть? — вежливо интересуюсь я.
— Боюсь, закончились. Но здесь есть листик салата и помидоры. — Она вглядывается в мертвенно-бледный багет сквозь целлофановую упаковку. — Можно вынуть ветчину…
— М-м… нет, спасибо. — В животе жалобно урчит.
— Чай или кофе? — тренькает она.
— Кофе, пожалуйста.
Она передает мне подносик с пластиковой чашечкой и наливает в нее тягучую черную жидкость, умудряясь не расплескать ни капли.
Самолет встряхивает. Однако стюардесса с бесстрастным видом продолжает наливать кофе, лишь слегка покачнувшись на каблуках. И я, успокоенная, беру чашку.
Видишь, Хизер, все в порядке. Просто небольшая турбулентность. Волноваться не о чем. Совсем не о…
А-а-а-а!
Самолет резко ныряет вниз, и мы падаем, падаем… Кошмар? Не то слово! В ушах женский визг, детский вой, сердце бухает в груди чугунным молотом, и кто-то тычет меня пальцем в бок.
Брюс-то, оказывается, проснулся, жует сэндвич с ветчиной и, заботливо глядя на меня сквозь очки без оправы, пихает под ребра пальцем-сарделькой.
— Не бойтесь, милая. Пр-росто маленькая турбулентность, все в порядке, — успокаивает он с набитым ртом. — За исключением разве что ваших бр-рюк…
