Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Главное, доказать этим разгоряченным танкистам. Могут не поверить.
Отбежав назад, Андрон вырвал из вещмешка папку, дернул завязки. Рисунки и эскизы рассыпались по хвое. Лица, пейзажи, натюрморты… Где же?! Где?! Вот он! Добродушный мужчина в спортивной майке, улыбается, сидя вполоборота. Залысины, подправленные художником зубы — в действительности у обер-лейтенанта Бреке уродливо неправильный прикус…
Андрон с ужасом вспомнил, что фляги нет. И возвращаться к ручью далеко. Потерять предназначенное Судьбой из-за такой случайности?! Лебедев торопливо расстегнул шаровары, напрягся — струя ударила не туда, брызги окропили вовсе не те листы — попало на дикое и обманчивое очарование чащ, на древние дубы и глухие партизанские озера. Андрон взял себя в руки и окатил лист с улыбкой обер-лейтенанта абверкоманды — бумага послушно темнела, проявлялся текст. Получилось! Лебедев упал на колени, торопливо стер рукавом лишнюю влагу. На обороте листа проявились строки — все-таки как аккуратен и выразителен готический шрифт!
«…untersttitzen mogliche Forderung…»[139]
На поляне взревели моторы — Андрон ахнул, забыв о вещмешке и продуктах, бросился сквозь кусты.
Бронетранспортер и тягач, густо облепленные немцами, проломились сквозь заросли на опушке. Следом за машинами бежали пехотинцы, которым не хватило места на броне. Отчаянье обреченных — последняя попытка прорваться через дорогу, уйти за русские заслоны, к реке…
Андрон бежал по опустевшей поляне — впереди не стреляли. Какой ужасный эпизод бытия Художника. Ведь уйдут немцы, не заметят. Совсем чуть-чуть не успел… Лебедев побежал быстрее. Легкие резало болью, разбухший пахучий лист в руках грозил порваться. Андрон на бегу свернул его в трубку, поднял над головой. Нет, он успеет, успеет!
…Когда немцы вышли на поляну, тянущуюся вдоль грунтовки, командир советского взвода автоматчиков, занявшего оборону на пологой возвышенности справа от рощи, промедлил. Появление немецкой техники было неприятным сюрпризом. Честно говоря, младший лейтенант, услышав звук двигателей, до последнего пребывал в уверенности, что через рощу идут свои танки. Впрочем, пара немецких бронетранспортеров дела не меняла. Управимся…
Кинжальный огонь двух станковых, двух ручных пулеметов и полутора десятков автоматов в две секунды смел с брони грозди немцев-десантников. Наш взвод за последние двое суток сильно поредел, но бэ-ка[140]успели пополнить утром и патронов не жалели. Немцы сыпались на дорогу, тягач заглох в кювете, лишь «Ханомаг» выскочил на грунтовку и, огрызаясь из двух пулеметов, покатил прочь от высоты…
…Понимая, что не успевает, Лебедев выскочил на простор. Немцы, видимо, уже прорвались — как всегда, внезапный удар железного арийского кулака оказался действенным: никого не было видно, лишь стоял у дороги тягач, и надрывались злые пулеметы. Чуть дальше катил по дороге бронетранспортер. Судьба, это судьба! Еще можно успеть! Андрон бросился наперерез. В траве лежали немцы — что ж, не всем улыбается удача. Ведомый своим ангелом, Лебедев перепрыгнул заросший кювет, повыше вскинул сырой свиток с пропуском в Берлин. Судьба вела своего Художника…
…Еще выдавал короткие строчки «максим». Стрельба стихала почти так же быстро, как вспыхнула. Кричал раненый за дорогой, кое-где вставали немцы с поднятыми руками. Комвзвода глянул на дорогу — эх, уходил бронетранспортер. ПТР во взводе не было — чем жестянку возьмешь? Впрочем, куда он, гадина, денется? С десяток немцев успело драпануть обратно в лес, да по дороге шпарил какой-то полуголый сумасшедший. Шатается, руку к небу тянет. По нему не стреляли. Может, этот, как их… ксендз? У немцев, говорят, священников полным-полно.
…Андрон не поверил своим глазам, когда бронетранспортер резко остановился. Заметили! Знак свыше! Будь проклят тот, кто не верит в звезду Художника!
Немцы почему-то выпрыгивали из бронетранспортера, бежали к лесу, падали…
— Их бин агент, подождите же! — в изумлении закричал Лебедев, подбегая к брошенной машине.
Пару «тридцатьчетверок», идущих по дороге навстречу, Андрон заметил позже, когда рев танковых двигателей перекрыл стук еще работающего мотора «Ханомага». Как же это?! Художник Лебедев заскулил, но тут же собрал волю в кулак. Пусть! Так даже лучше — свои уже здесь. И он здесь — на взятом трофеем, исправном бронетранспортере. Андрон смял сырой лист в кулаке, швырнул гадкий комок во чрево «Ханомага», выпрыгнул навстречу своим танкам:
— Вперед, товарищи! Бей фашиста! В лес бежит!
«Тридцатьчетверки» ползли по узкой дороге, повернув башни к лесу, прочесывали из пулеметов опушку.
Нужно было сделать что-то правильное. Андрон хотел отдать честь, но фуражки на голове не было. Ах, черт, неудачно. Да, оружие нужно. В бронетранспортере… Лебедев похолодел — а если пропуск с рисунком кто-то найдет? Господи, такую глупость сотворить?!
Андрон вскочил на гусеницу, оскальзываясь, залез внутрь. В заваленной амуницией и оружием машине оказалось двое немцев: один, убитый, лежал у пулемета, другой сидел на корточках, держался за каску и рыдал.
— Хенде хох! — проорал Андрон сквозь грохот двигателей и грозно выпрямился. Немец, пожилой и сопливый, никакой угрозы не представлял. Вот найти комок пропуска будет чертовски сложно. Видимо, сжевать улику будет надежнее…
Немец, в ужасе глядя на полуголого, явно сумасшедшего русского, отшвырнул в его сторону винтовку.
— Вот ты мразь фаш… — договорить Андрон не успел — чувствительно стукнувший по коленям «маузер» заставил большого художника пошатнуться. Он попытался опереться о бронированный борт, не преуспел — и Судьба почему-то не успела поддержать за шиворот своего Художника. Возможно, побрезговала хвататься за грязную нижнюю рубаху. Или оглохла — грохот танков кого угодно прошибет.
Андрон успел подумать, что очень бессмысленно и некрасиво выпадать из трофейной машины. Больше ничего не успел. Даже по-настоящему упасть в этот танковый грохот не успел — размазало между гусеницей «Ханомага» и катками прошедшей впритирку «тридцатьчетверки». И боли не было — некоторым художникам действительно жутко везет по жизни.
* * *
Нельзя сказать, что Андрона Лебедева никто не вспоминал. Сначала его вспоминали танкисты, отчищая траки. Ну, конечно, не лично художника — его никто не заметил, — а просто войну ругали и работу гадскую. И в партизанской бригаде Лебедева немного повспоминали — митинг готовили победный, а оформителей не хватало. Помнили об Андроне и в другом мире, но поиск по послевоенной базе данных практически ничего не дал — числился тот лейтенант Лебедев погибшим «смертью храбрых», подробностей не имелось, да и фигурой он был глубоко второстепенной, время тратить не стоило.
Изредка вспоминали лейтенанта и в иной Москве. Косвенно, конечно, вспоминали. Упорно отказывался Михаил Игнатьевич Поборец посещать Третьяковскую галерею, незаслуженно недолюбливал, в общем-то, хороший журнал «Огонек» за неизменные разворотистые репродукции. Глупо — тут жена была совершенно права. Впрочем, имелась в этом отторжении важных составляющих культурной программы и своя позитивная сторона — Михаил Игнатьевич приучил сыновей писать нормальные старомодные письма, поскольку всяких там открыток в своем доме вообще не терпел.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
