Николая Ярошенко, а обстоятельства жизни и неустанная работа над собой воспитали в офицере-художнике непреклонную волю и безупречные моральные качества. Такой характер более чем соответствовал военному поприщу Ярошенко, а в общественно-художественной деятельности кристальная честность и верность убеждениям сделали из Николая Александровича, пожалуй, самого преданного охранителя идейных основ Товарищества передвижников. А. Н. Бенуа, будучи не очень высокого мнения об уровне живописи Ярошенко, счёл своим долгом признать особое место Николая Александровича в русском искусстве: «…имя его не должно заглохнуть, т. к. он слишком типичен для конца 70-х и начала 80-х годов, для этого времени курсисток и студентов, бурной, рвавшейся к геройству, наивно прямолинейной молодёжи и всевозможных “мучеников идеи”».
Началом своей военной карьеры будущий выдающийся художник, признанный «совестью» передвижников, был обязан отцу, усердная многолетняя служба которого была вознаграждена чином генерал-майора. Образованного и честного Александра Михайловича Ярошенко очень уважали в Полтаве, где он нашёл семейное счастье в союзе с Любовью Васильевной Мищенко – дочерью местного небогатого помещика, отставного поручика артиллерии. Здесь, в Полтаве, 1 декабря 1846 года и появился на свет первенец супругов Николай.
Склонность к рисованию Николай Ярошенко обнаружил ещё в детстве, хотя примеров для подражания у него не было. Поначалу родители относились к художественному увлечению сына снисходительно, не считая нужным его поощрять и поддерживать. Будущую военную карьеру старшего наследника отец считал делом предначертанным и осенью 1855 года определил сына в Петровский полтавский кадетский корпус, где служил сам. Кардинально изменившаяся жизнь Николая от рисования его не отвлекла и даже познакомила с человеком, которого впоследствии он будет считать своим первым в искусстве учителем.
Иван Кондратьевич Зайцев – сын крепостного художника, принятый в Академию художеств и по завершении учёбы получивший вольную, – преподавал в Полтавском кадетском корпусе и разглядел в своём ученике задатки настоящего живописца. Своим вниманием к воспитаннику Зайцев сберёг в Ярошенко первые художественные ростки, а когда через пару лет, видимо из лучших отцовских побуждений, Александр Михайлович отправил старшего сына в столичный 1-й Кадетский корпус, Николай прибыл туда уже немного подготовленным ещё и по части изобразительного искусства, хотя петербургские однокашники больше заметили в новичке внутреннюю дисциплинированность и строгость к себе. Они не сразу разобрались и в том, что живость ума Ярошенко, страсть к художественному творчеству раздвинули для него стены казённого учреждения и помогли ступить в бурную столичную культурную жизнь, тем более что Академия художеств с регулярно проводимыми в ней выставками располагалась совсем недалеко от корпуса.
Тем временем сильное увлечение Николая изобразительным искусством, подкреплённое его первыми в этом деле успехами, стало очевидно даже отцу, и Александр Михайлович не стал чинить препятствий занятиям сына живописью с частным преподавателем. Кто-то из родственников, осведомлённых о художественных чаяниях Николая, направил юного воспитанника кадетского корпуса к Адриану Марковичу Волкову – ведущему художнику-карикатуристу сатирического журнала «Искра», разделявшего прогрессивные взгляды «Современника». В юнкерской форме Ярошенко появлялся у Волкова по субботам и обычно задерживался у него до понедельника, жадно внимая разговорам многочисленных гостей хозяина дома. Доброжелательная атмосфера собраний у Волкова, заряженная при этом энергией дискуссий, показалась Николаю необыкновенно притягательной, он увидел в ней возможность достойного соединения радости общения и верности своим убеждениям. Здесь, на этих встречах, зародилась дружба Ярошенко с литераторами Николаем Михайловским и Глебом Успенским.
Николай не расстаётся с карманным альбомом, страницы которого свидетельствуют – рисунок воспитанника корпуса становится всё более уверенным. Со своим альбомом Николай Ярошенко коротал время и в карцере, куда попал как один из самых активных участников акции неповиновения, случившейся в корпусе октябрьским вечером 1862 года. Тогда воспитанники «обнаружили неудовольствие» батальонным командиром, послав ему вслед топот, шиканье и свист. Происшествие имело для нарушителей порядка серьёзные последствия. Руководство корпуса настаивало на выявлении подстрекателей, а те и не думали отпираться и даже с избытком брали всю вину на себя. Главные подозреваемые в организации учинённых «беспорядков», среди которых значился Ярошенко, сидели в одиночках, в то время как по делу велось настоящее следствие. Вскоре выяснилось, что в протестной акции принял участие и младший брат Николая Ярошенко – Василий, к тому времени тоже обучавшийся в 1-м Кадетском корпусе. На одном из рисунков упомянутого альбома запечатлена одиночная камера с небольшим зарешеченным окном, а в правом нижнем углу можно прочитать шутливую авторскую ремарку: «от 1-го ноября по 10-е пользовался даровой квартирой со всеми удобствами». На допросы Николая водили каждый день. И, как было отмечено в протоколе, будучи вызванным в комитет, «воспитанник Ярошенко явился в оный улыбающимся». «…Имея надежду на исправление» оступившихся, дирекция не стала исключать главарей юных бунтовщиков из корпуса, ограничившись наказанием. Николая разжаловали из ефрейторов в рядовые, снизили балл по поведению, лишили отпуска, но Ярошенко остался благодарен полученному опыту: в себе он тогда обнаружил лидерские качества, умение быть убедительным и непоколебимым.
В 1863–1864 годах оба петербургских кадетских корпуса были преобразованы в общевойсковые Константиновское и Павловское военные училища. Но уже в мае 1864 года юнкер Павловского военного училища Николай Ярошенко с прекрасными показателями успеваемости переходит в Михайловское артиллерийское училище, начальник которого спустя год получит от Александра Михайловича Ярошенко письменную просьбу отправить сына «…на службу в одну из частей артиллерии, расположенных в С.-Петербурге».
Кроме планов поступления наследника в Михайловскую артиллерийскую академию, мотив обращения Ярошенко-старшего продиктован ещё увлечением Николая живописью. Столица для серьёзных занятий оной предоставляла куда больше возможностей. Николай Ярошенко, уже имевший случай проявить твёрдость характера, своё тяготение к искусству не скрывал, но и сворачивать с армейской стези не намеревался. Не исключено, что таково было желание отца, а в подчинении родительской воле недавний юнкер видел свой безусловный сыновний долг. Но, скорее всего, трезво мыслящий молодой человек сам рассматривал военную карьеру как гарант материальной стабильности, о которой свободные художники могли только мечтать. Занимаясь живописью, Ярошенко не желал впадать в зависимость от прихотей судьбы в лице случайных заказчиков.
Просьба отца восемнадцатилетнего подпоручика Николая Ярошенко не была, однако, удовлетворена. Сын был отправлен в артиллерийскую бригаду, стоявшую в Харьковской губернии. Положенный срок службы в бригаде прошёл для Николая Александровича наверняка совсем не так быстро и невнятно, как для его биографов, не располагающих на сей счёт никакими сведениями. Известно только, что в октябре 1867 года Ярошенко вернулся в Петербург для обучения в Артиллерийской академии.
Можно представить, какой самодисциплины стоило молодому офицеру соединение в учебных буднях добросовестного постижения военных наук и неослабевающего упорства в овладении техникой рисунка и живописи. Николай стал посещать занятия хорошо известной в Петербурге Рисовальной школы на Бирже, и здесь произошло его во многом судьбоносное знакомство с преподававшим в школе Иваном Николаевичем Крамским, быстро оценившим художественный потенциал молодого артиллериста.
Соученики Ярошенко по Рисовальной школе мало что о нём
