— Инспектор, — робко проговорила она. — Мне ничего не сказали. Брайан Келсолл, он… — Она с беспокойством посмотрела на Лоусона, заранее зная ответ, но ей нужно было услышать это из его уст. — Хьюго ничего не знает. Он приехал прямо сюда, и…
— Келсолл мертв, — сказал Лоусон.
— Я так и думала.
Клара понимала, что не сумела бы его утешить. И никогда не смогла бы искупить свою вину перед ним. Она заглянула ему в глаза и ничего в них не увидела. Вообще ничего. «Невозможно убить мертвого человека». Он был мертв еще до того, как полиция ворвалась в дом.
Даже до того, как поднял револьвер. Он был мертв с того самого утра, как Лора покончила с собой.
Но, даже понимая все это, Клара не была готова к тому, что случилось.
В течение тридцати секунд — хотя ей они показались вечностью — она смотрела на револьвер в руке Келсолла. Ее сердце будто сжимал чей-то холодный кулак, она едва могла вздохнуть. В задней части дома раздался звон разбитого стекла. Келсолл словно бы не заметил этого, а может, заметил, потому что вдруг чуть раздвинул губы в улыбке — так странно!
Потом — глухой удар, который она скорее ощутила, чем услышала. Подвальная дверь захлопнулась с такой силой, что воздушная волна сбила ее с ног. Клару окружил мрак, но вскоре она услышала шаги. Дверь настежь распахнулась, и резкий белый свет ослепил ее. Келсолл лежал на полу. Он начал подниматься. Тут раздались крики. Да, кто-то кричал, приказывал лечь на пол. Это ее они имели в виду?..
Она тоже кричала.
— Не стреляйте! Не стреляйте! — кричала Клара — им или Келсоллу? Она и сама не понимала: мозг ее работал медленно, а все произошло так быстро.
Брайан Келсолл встал, повернулся, направляя руку с револьвером на нее, на полицейских. Снова крики и — оглушительный в замкнутом пространстве тесного подвала рев выстрелов, двух, а может, и трех.
Келсолл упал. Сначала на колени, потом повалился вперед, и Клара вздрогнула, когда его лицо ударилось об пол.
Она, должно быть, потеряла сознание, потому что следующее, что она помнит, — это санитар в белом халате, присевший рядом с ней на корточки, и с ним женщина-полицейский. Лица их были исполнены жалости и доброты. Клара могла вытерпеть все на свете, только не доброту.
Она кивнула нахмурившись, словно отгоняла воспоминание.
— И вот еще что, инспектор. — Клара пыталась унять волнение. — Мистер Келсолл переживал из-за своей дочери, понимаете? В газетах писали, что вы нашли видеозаписи…
Лоусон молча опустил глаза.
— О господи… Я ей не поверила. Мне казалось, она выкручивается…
— Я очень сожалею, — отозвался Лоусон.
— Но и вполовину не так сильно, как я, поверьте!
Похоже, Лоусон понимал, какие сложные чувства Клара испытывает к Брайану Келсоллу, и это дало ей мужество продолжать:
— Вы были со мной честны, инспектор. И я благодарна вам за это. Разрешите мне задать вам еще один вопрос? Вы обещаете ответить на него откровенно?
— Конечно.
— Можно ли когда-нибудь оправиться после… такого?
Лоусон посмотрел на свои руки: они до сих пор дрожали. Клару Паскаль не изнасиловали, она не была ранена, но над ней издевались, морили голодом, унижали.
— Я предпочел бы, чтобы этого вопроса вы не задавали, — заметил он.
Но Клара смотрела на него, с нетерпением ожидая и заранее страшась ответа. Лоусон вздохнул:
— Можно оправиться после простуды или, скажем, после свинки. А после этого… после этого — никогда.
— И мне так кажется, — согласилась Клара. Она понимала: то, что с ней случилось, изменило ее, ее отношение к миру и к людям. — Но как по-вашему, научиться жить с этим можно?
Лоусон пожал плечами:
— А что еще вам остается делать?
