class="p1">― Отрицать и подтверждать очевидное ― одинаково глупо, ― нашлась я с ответом.
Эдуард постоял, подумал.
― И что ― мне одному идти? ― выдавил, наконец.
Это означало, что я снова победила, и муж сдается.
― Можешь попробовать пригласить меня, ― разрешила снисходительно.
― Ладно, твоя взяла. Так ты пойдешь со мной?
Ну, зачтем как приглашение.
― Пойду. ― Вредничать дальше я не видела смысла.
Главного я уже добилась: Эд не просто уступил один раз. Мы оба понимали, что отказываться от еды и от прогулок с Найджелом я ему больше не позволю.
Стоило вывести Найджела во двор ― пес, забыв о воспитании, рванул к ближайшему кустику, да так энергично, что вырвал у Скворцова из рук поводок-трость и поволок его за собой с противным скрежетом и стуком пластика по асфальту.
― Замучился терпеть, бедняга, ― посочувствовала я парню, стоя возле мужа, но не рискуя взять его под руку.
Эдуард медленно обернулся на мой голос. Пожевал губами.
― О том, чтобы ты взяла меня под руку, я теперь тоже должен просить отдельно? ― спросил с непонятной интонацией.
― Мне показалось, что в последнее время тебя раздражают мои прикосновения, ― я не сумела скрыть обиду. ― Похоже, я стала тебе неприятна.
― Неприятна? Раздражают?! ― неожиданно взвился Эд, сделал короткий шаг, столкнулся со мной грудью, схватил меня в охапку. ― Сейчас я покажу тебе, как они меня раздражают!
Я запрокинула голову, чтобы увидеть лицо мужа, и тут же его ладони легли на мои щеки, а его рот жадно впился в мои губы.
― А-у-ымм! ― я подавилась какими-то словами, которые рвались с языка, захлебнулась в горячечной, нетерпеливой страсти Эда и тут же ответила на его поцелуй.
По телу обжигающей волной пронеслась эйфория: как же хорошо! Как я соскучилась по рукам любимого, по его телу, по сильным и одновременно бережным прикосновениям! Только бы он не останавливался!
43. Эдуард. Падение
День за днем, час за часом на протяжении последней недели я выжигал, вытравливал из своего сердца любовь. Убеждал себя, что сумею прожить без Вероники. Без ее легких шагов, низкого бархатного голоса, прохладных пальцев на моей коже. Без завтраков и ужинов, без тесного переплетения тел ночью.
Я знал, что обязан отпустить ее. Сделал все необходимые распоряжения, чтобы после развода она не осталась без жилья и без денег. Оставалась самая малость ― сказать самой Нике о том, что мы должны расстаться.
Зачем я вообще женился?! Ведь знал же, что не должен, не имею права… но пошел на поводу у чувств, у собственного эгоизма, позволил себе поверить, что зрение больше не ухудшится, что суррогатная мать родит нам с Никой детей, и у нас получится семья ― почти нормальная и обязательно счастливая!
И вот теперь ― платил по счетам. Отдирал себя от жены, с болью, с кровью. Каждый день обещал себе: сегодня. Я скажу ей сегодня. И каждый день не находил в себе сил открыть рот и произнести роковые слова. Рубил хвост не целиком, а по кусочку, и тонул в этой бесконечной агонии. Перестал есть, перестал спать. Отталкивал, обижал, пугал Нику в надежде, что она сорвется и заговорит о разводе сама. Ну не каменная же она? Не святая? Не станет бесконечно терпеть мою грубость и попытки нарваться на скандал?
Ника меня бросать не спешила. Похоже, такая мысль даже не приходила ей голову. Моя любимая вздыхала, страдала, плакала тайком, когда думала, что я не слышу… Боролась со мной ― за меня же. Я любил и ненавидел это ее благородство, эту безмерную преданность и неубиваемую любовь. А когда жена вдруг стала другой ― решительной, холодной, даже властной ― сорвался.
Пошел выгуливать вместе с ней Найджела ― совсем как в недалеком прошлом. Услышал, как она сомневается в том, что я хочу ее, и потерял голову. Схватил, сжал, мечтая впечатать ее в себя навечно, застонал, целуя, впивая и впитывая в себя ее запах, ее дыхание…
― Чувствуешь, как ты мне неприятна?! ― рычал во влажные губы и прижимал ее к себе все теснее и теснее. ― Чувствуешь, как я к тебе равнодушен?!
Ника лишь на мгновение напряглась, шокированная моим напором, а потом ответила ― не менее жадно и горячо. Ее доверчивость полоснула ножом по оголенным нервам. Как же так, родная? Что с твоим инстинктом самосохранения? Я целую неделю вел себя, как последняя сволочь, обижал и отталкивал тебя, а ты…
Кто бы знал, какого труда мне стоило оторваться от Вероники. Будь мы дома ― я не смог бы ее отпустить. Истосковавшееся по близости тело ломило. Болели все мышцы, а внизу живота словно вспух гигантский нарыв и посылал в позвоночник импульсы дергающей боли. Я знал: это только начало. Если… когда. Когда мы с Никой все же разведемся ― все станет намного хуже.
― Теперь забудь. ― Я резко отодвинулся, перехватил руки жены за запястья и убрал их от себя. Отвернулся, позвал. ― Найджел, ко мне!
Услышал шумное собачье дыхание и стук пластиковой рукояти поводка: преданный поводырь мчался на мой зов. Подбежал, ткнулся мордой в ладонь. Я потрепал мягкие плюшевые уши и нащупал поводок.
― Что это было? ― попыталась вернуть меня к выяснению отношений Ника.
Но я уже взял себя в руки. Кажется.
― Забудь, ― повторил непререкаемым тоном. ― Идем.
Вероника послушно подхватила меня под локоть и повела прочь со двора, через светофор, в парк. Она больше не пыталась заговорить, но и отпускать мою руку не спешила. Водила по кругу. Играла с Найджелом, бросая ему палку. Правда, без обычного задора и смеха. Через полчаса, по-прежнему не пытаясь заговорить, повела меня домой.
В квартире я быстро переоделся в домашнее и поспешил скрыться в кабинете. Мне предстояло убедить свое собственное тело, что близости не будет, что вспышка, которую я себе позволил, ― была совершенно неуместной. И что спать я буду вот тут, на диване. Потому что, если поднимусь в свою спальню, лягу в постель рядом с женой ― сорвусь окончательно и буду любить свою женщину всю ночь! До потери пульса и сознания. Пока не сдохну сам и не замучаю ее.
После того, что случилось во время прогулки, я ожидал, что Вероника, разобравшись с Найджелом, придет ко мне и потребует объяснений, но жена снова меня удивила. Потопталась на кухне. Судя по звяканью
