Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
Сара решает убраться дома, прежде чем идти за покупками. Сперва она убирает кухню, затем перемещается в гостиную и затем в спальни. Когда она застилает их с Давидом кровать, то вспоминает все бессонные ночи, которые провела здесь, молясь, чтобы найти Сэма, пытаясь отыскать следы железнодорожного работника из Дранси с длинным шрамом на щеке, практически до самого глаза. Нацисты держали свои документы в порядке, поэтому было несложно узнать его имя. К делу подключили международную службу розыска, но им сказали, что на поиски могут уйти годы. Так и случилось.
Ожидание и ложные надежды – все это было невыносимо трудным, и спустя пять долгих лет Давид сказал ей, что они должны прекратить поиски и смириться со своей утратой. Сара никак не могла пережить это. Иногда она закрывала глаза и могла почувствовать, как прикасается губами к мягкой головке своего ребенка, ощущает его молочный запах. Она не чувствовала, что может полноценно жить, пока не отыщет его, и в глубине души всегда знала, что Самюэль жив. Она чувствовала это так же отчетливо, как его сердцебиение, когда он был у нее в животе.
Давид считал, что стоит попытаться завести другого ребенка, но Сара не знала, как объяснить ему, что собственное тело казалось чужим и было ей отвратительно. Когда она впервые после Аушвица увидела себя в зеркало, то подумала, что смотрит на призрак Сары, которая там погибла. Она не узнавала себя. Кости выпирали под странным углом, на голове появились пряди седых волос, а глаза выглядели, как черные дыры в черепе. Такой образ надолго отпечатался у нее в голове, и прошло не меньше года, прежде чем она снова смогла посмотреть на себя. Ей пришлось заново себя узнавать. И Давида. Они изменились.
Но время шло. Неумолимо и равнодушно к их беде. Дни сменяли недели, недели месяцы, а месяцы годы. Годы, в течение которых ее ребенок полюбил кого-то другого как мать, кого-то другого как отца. Она продала бы душу, чтобы вернуть последние девять лет жизни Самюэля обратно.
Она старается не поддаваться чувству утраты, которое терзает ее изнутри, пытается помнить, что им по сравнению с другими очень повезло. Они живы, и их ребенок тоже жив. Это намного больше, чем они могли ожидать после того, как их забрали в Дранси тем темным утром, спустя всего два дня после родов.
Сара заходит в комнату Сэма, расставляет книги на столе, складывает его одежду, разбросанную по полу, и кладет ее в ящики и шкафы. Она поднимает его подушку, чтобы взбить ее, но вместо этого вдыхает ее запах – сладкий запах мальчишеского пота.
Сара тут же кладет подушку обратно и говорит себе перестать тратить время в пустую. Впереди у нее еще много дел, но она так устала. Она отдохнет пять минуточек, так у нее появится силы для других дел. Она ложится кровать сына, закрывает глаза и вдыхает его запах. Ее наполняет чувство умиротворения, и, лежа в кровати Сэма, она чувствует себя ближе к нему, чем за все эти месяцы.
Сара открывает глаза. Она готова дальше заниматься делами. Встает и встряхивает простыни и одеяла, ровно их заправляя. Ее взгляд падает на кусочек фиолетовой бумаги. Сара, не думая, поднимает его с пола и рассматривает. Это письмо.
Она тут же роняет его, будто бумага обжигает. И хотя она не понимает всего, что там написано, этого достаточно. Она сгибается на полу и хватается за живот, ее тело бьют судороги. Она чувствует себя так, будто у нее отошли воды, как во время родов.
Глава 74
Сэм
Париж, 18 сентября 1953 года
Сегодня пятница, но я очень хотел бы, чтобы был понедельник. Я не смог достать письмо из-под кровати перед школой. Теперь мне придется ждать все выходные. Быть в школе намного лучше, чем торчать с Ненастоящей мамой и Бородачом. Надеюсь, что мы еще раз пойдем на чай к Заку. Может, я мог бы попросить, чтобы мне разрешили увидеться с ним на выходных.
Я очень расстраиваюсь, когда после школы все сразу расходятся по домам. Никаких игр. И когда захожу в свою комнату, вижу нарядную одежду, разложенную на моей кровати, – черные брюки и белую рубашку, то же, что и в прошлую пятницу.
Хлопает входная дверь, и вскоре Бородач уже появляется в моей комнате:
– C’est Shabbat, Samuel.
Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.
Внезапно меня пронзает острая боль, я вспоминаю, как Папа приходил с работы и прижимал меня к своей груди, он пах лимонным мылом.
– Как сегодня дела у моего малыша? – спрашивал он.
Пустота внутри меня снова вырывается наружу.
– Уходи, уходи, – шепчу я. Но я чувствую, что Бородач стоит в дверях, слышу его дыхание и то, как он чешет бороду. Затем слышу, звук его удаляющихся шагов, и снова хлопает дверь. Он ушел. Теперь я могу вернуться к письму и закончить его.
Я ложусь на кровать и засовываю руку под простыни. Но письма там нет. Я снимаю простынь. Фух, вот оно. Бумага смялась, и я разглаживаю ее, достаю ручку из пенала и сажусь за стол, чтобы написать: «Я скоро вернусь, Мама. Я не магу здесь больше нахадится. Я так ненавижу быть здесь. Я найду способ вернутся». Я передам письмо Заку в понедельник утром.
Снова прячу письмо под простыни, когда Ненастоящая Мама заходит в комнату. Несколько секунд она просто стоит в дверях, ее лицо белое, как бумага, а ее зеленые глаза блестят, как у кошки. Она показывает на одежду, разложенную на кровати.
– Ce soir on fête Shabbat. Il faut que tu t’habilles avec ces vêtements[29].
Хочет, чтобы я снова надел эти нарядные вещи. Она выходит, потому что знает, что я не стану переодеваться перед ней. Уверен, она боится, что я могу снова ее описать, но мне не хочется делать одну гадость дважды. Это было бы слишком скучно. Из-за ее грустного взгляда мне становится не по себе, это чувство немного похоже на тоску по дому.
Когда я выхожу из комнаты в нарядной одежде, то вижу, что Ненастоящая мама зажигает свечи, прямо как в прошлую пятницу. От этого унылая квартира становится более уютной, но одновременно и более жуткой. Ненастоящая мама одета в длинное черное платье, волосы убраны наверх. Золотые петли свисают из ее ушей, а зеленые глаза кажутся такими печальными в мерцающем свете. Я рассматриваю ее. Если честно, она довольно красивая. На секунду я задумываюсь, как было бы, если бы она была моей настоящей мамой. Возможно, она бы нравилась мне. Думаю, что нравилась бы, и Бородач тоже. Детям всегда нравятся их родители. Странная мысль.
Она улыбается и протягивает ко мне руки. Но я прохожу мимо.
Ее руки падают вниз. Бородач целует ее в щеку и садится за стол. Он указывает мне на стул рядом с ним. Мои ноги как будто обжигает пламя, а живот больно скручивает.
– Я пойду в туалет. – Я ухожу быстрее, чем он успевает сказать «Toilettes, Samuel».
К счастью, в туалете никого нет. Запираюсь внутри и снимаю штаны, чтобы посмотреть на повязки. Чешу ноги сквозь них, но этого недостаточно. Тогда я запускаю руку под бинт и впиваюсь ногтями в кожу. Очень приятно. Белая ткань ослабевает и начинает спадать. Теперь я хотя бы могу хорошенько почесаться.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
