«да». Но приходит пора, когда траектория начинает определяться не согласиями, а выборами. Выбор — это значит отказ. Отказ для фрилансера на уровне рефлекса означает страх потери. Включается наш рептильный страх: больше не предложат, обрежу сук, на котором сижу, дают — надо брать. И еще ряд таких же «пугалок» — всегда есть кто-то, кто дышит в затылок, есть те, кто готов на демпинг, и прочая, и прочая.
Но если есть внутренняя и финансовая возможность перешагнуть этот психологический порог, отказ вдруг начинает означать совершенно иное. Не отрезание возможностей, а формирование индивидуального пути, на котором согласие носит особую ценность.
Это принципиальный шаг навстречу себе — знанию того, в каких проектах вам хорошо, с кем вам хорошо и что нужно сейчас именно вам — как профессионалу и как человеку.
Согласие — это канал, через который потекут наш опыт, умения и наше время, и мы доходим до точки, где эти каналы выбираются осмысленно и тщательно, потому что:
● сформировались вкусы;
● оформились представления, предпочтения и желания;
● накопился опыт — практический и эмоциональный;
● да, по-прежнему или даже сильнее — дети, жилье, счета — нужны деньги, но время и энергия теперь понимаются как не менее ценный ресурс;
● хочется сделать конкретные вещи;
● хочется соглашаться от души;
● хочется не только работать;
● стало больше требований к себе и к профессии;
● стало меньше времени, и его хочется тратить с умом.
Налево, направо или на тысячу маленьких медвежат
Этап входа, это — в среднем по палате — этап дефицита. Дефицита внимания и предложений. Мы мечтаем о востребованности. О звонках с предложениями, о содержательных рабочих контактах и вовлеченности в будоражащие воображение проекты. Шутим, что очередной звонок с неизвестного номера — не предложение банка о кредите, а звонок от Спилберга.
Но вот они приходят. Приходят звонки, внимание, предложения. А вместе с ними приходит проблема выбора и проблема перегрузки.
Мы дорвались до десерта, мало того, нам предлагают немного пожить в кондитерской. Но сколько сладкого мы можем переварить без потерь?
Мы по-прежнему привыкли говорить «да». Мы рады свершениям. Жадность, радость и всплеск адреналина в такие периоды толкают на то, чтобы переоценивать свои силы. В конце концов, думаем мы, редко проекты сходятся в активной фазе одновременно.
Но они сходятся. И случается завал, работа без сна и отдыха, штурмовщина, плавно переходящая в выгорание или отрицание.
Способность рассчитать нагрузку, распределить усилия, отложить, отсрочить, не сваливать в одну кучу, обозначить четкие временные рамки и собственные предпочтения — искусство, которое теперь придется освоить.
Как говорилось выше, в профессиональный лексикон все чаще начинает входить отказ, связанный с пониманием двух вещей:
1) часть проектов не нравится и не подходит;
2) что-то, может, и нравится, но нельзя действительно впихнуть невпихуемое. Ведь на кону, кроме прочего, стоят и репутационные риски. Набрать на радостях задач и не справиться — не так-то весело.
Обязательства
Жизнь в среднем возрасте, когда бы он ни начинался по современным меркам, связана с экспонентно увеличивающимся количеством обязательств, разнообразных обязанностей и долгов — и финансовых, и моральных. Появляются семьи, дети, кредиты и ипотеки, пожилые родственники требуют заботы. Встают доселе невиданные задачи — обустройство жилья, выбор садов и школ, медицинские заботы.
Они требуют времени, внимания и энергии, но и работа требует того же. Нет, работа требует теперь, пожалуй, еще большего внимания — мы ждем от себя точности действий, точности решений, хотим, чтобы контакты и понимание работали на нас в полном объеме. Возрастает груз ожиданий. Мы хотим движения и развития, упираемся в необходимость роста, и перед нами встает задача «раздать всем сестрам по серьгам» — и дома, и на работе. Иначе говоря, мы, как правило, действуем на грани возможного.
Многие коллеги формулируют это ощущение так: «Я должен всем что-нибудь — драфт (надо еще доработать), заявку (сочинил, но слабо, надо еще посидеть, переделать), правки (осмыслить), аннотацию (это вообще должен делать не я, но ладно). А еще — машину в ремонт, маму в клинику, ребенка в кружок, маникюр, магазин, на премьеру и к сестре полгода не доеду. Выходные? Нет, не слышали». К специфике ненормированной рабочей жизни добавляется максимальная нагрузка из других областей жизни.
Но нет худа без добра: усиливающееся внешнее давление волей-неволей заставляет задуматься об оптимизации, призывает сбрасывать балласт и держать фокус на главном, помимо выживания, вопросе: а чего при прочих равных я по-настоящему хочу?
Профдеформация, рост и подзарядка
Середина пути — пора подумать о смысле и о стратегии.
Если что-то хочется менять, то сейчас самое время. Это пора важных вопросов о рабочей идентификации, о том, где лежит фокус, стоит ли продолжать действовать по инерции. Для некоторых из нас это часть процесса, который принято называть кризисом среднего возраста.
Он характерен пересмотром привычек и автоматических реакций. Психика словно начинает просеивает собственные действия через сито. А это мое? Или уже отжившее? А вот это? Чего я хочу — денег? Какой вид топлива сейчас нужен моей системе? Нравлюсь ли я себе как профессионал?
Это тип вопросов, ответы на которые, как правило, не выдашь на-гора. Ответы вызревают, и сами вопросы служат инструментом для небыстрых, глубинных изменений.
Более того, накопившиеся к этому моменту ходы и пути, скорее всего, не захотят отпускать просто так. То, что уже построено, работает, но не удовлетворяет.
Где-то между окончанием учебы и приходом к состоянию профи мы успеваем подцепить профессиональную деформацию.
Это нормально: мы вкалывали и осваивали приемы и подходы и теперь начинаем повторяться, идти по накатанной, слишком много работать в одном жанре и в целом уставать от себя. Наши находки перерастают в авторский почерк и затем выхолащиваются. По выражению Юрия Норштейна, «прием начинает глохнуть».
Идентичность превращается в ярлычок, что, с одной стороны, удобно для профессиональной опознаваемости (он — хороший «детективщик», она — автор, пишущий мелодрамы, он снимает народные комедии, она — режиссер детского кино), но в то же время подобная отчетливость грозит стать ограничением. Это ставит, в свою очередь, новые вопросы: ломать ли внутренние и внешние стереотипы ради эксперимента и творческого расширения или двигаться в прежней колее, которая успела сформироваться и стать удобной?
Кроме того, возникает желание большего. Оно поначалу также может проявляться как смутное недовольство, ощущение «все нормально, но чего-то не хватает», как душевное брожение, вызывающее досаду.
В этой точке часто вызревает решение о дополнительной учебе, получении
