сторону и побежала к лестнице, ведущей наверх. За ней, с обломком стула в руках, гнался всклокоченный Захар Ильич.
— Стойте, Мира Степановна! — закричал Кривец и бросился за ними.
Но Мира Степановна, ничего не соображая, продолжала бежать. Захар Ильич нагнал ее на пятом этаже, притиснул к перилам лестницы и завопил:
— Не подходи! Иначе сброшу ее вниз!
Кривец застыл на полпути, все, кто бежал за ним, остановились. И воцарилась полная тишина.
— Вот так-то лучше, — проговорил запыхавшийся Чулков.
— Захар, ты что?
Голос Миры Степановны был совершенно не похож на прежний. В нем появились жалкие, просительные нотки.
— Да я-то ничего, — издевательским тоном ответил ей супруг, — это вы, дорогая, сдается мне, слегка перемудрили. Вы обещали мне народного, а сами даже документы на меня не отослали.
— Вранье! — воскликнула Мира Степановна. — Не верь этим ублюдкам! Ты — народный! Пришло из Москвы твое звание! И белый «мерседес» уже купили спонсоры. Пойдем, посмотришь на него!
— Ты лучше покажи мне свидетельство о присвоении мне звания.
А… оно дома. Я отнесла его домой и хорошенько спрятала, чтоб ты до дня чествования не увидел, а то не будет непосредственной реакции. Оно в книжном шкафу, на верхней полке, за Станиславским…
— За Станиславским у меня чекушка водки спрятана. Не вертись, как змея, и не ври.
— Захар, Захар, веди себя прилично, на нас же люди смотрят.
— Пусть! Пусть все знают, какой я дурак.
— А если я им кое-что еще скажу? — пошла ва-банк Мира Степановна. — Пусть уж все о тебе знают, а?
— Они и так все знают, дура. Да неужели ты не поняла, что нам звонил и шантажировал Пашка Козлов? Назначил мне свидание в кафе, а подойти не осмелился — кишка тонка. Что, Пашка, — крикнул вниз Козлову Захар Ильич, — ты думал, я тебя по голосу-то не узнал? Ты хреновый артист, понял?
— Тихо, тихо, Захар, умоляю тебя! — залепетала испуганно Мира Степановна.
— Ты же сама хотела обнародовать мои деяния! Чего ж теперь-то испугалась? Ведь не ты убивала, а я.
— Захар! — буквально завизжала Мира Степановна.
— Да они знают все! Давно! Не зря же следователь прикатил сюда. Ведь знаешь, Иван Максимович?
— Знаю, — кивнул Кривец.
— Тебе только моего признания не хватало? Вот тебе признание — я убил. Я не хотел Тучкову убивать. Но она стала изгаляться, дразнить меня — мне, мол, присвоят звание народной, а тебе — нет. Сам не знаю, как сбросил ее. Опомнился — и деру. Думал — никто меня не видел. Я ж на сбор труппы не пришел — в запое был. Но оказалось, что Тучкова, которую я вызвал сюда, наверх, для разговора, поделилась с подружкой, с Пуниной. На репетиции мне передали записку от нее…
— Не от нее, а от меня, — сказал вдруг громко Аристархов. — Пунина сама бы не решилась, струсила. Так что я две записки написал. Ей — якобы от вас, а вам — как будто от нее.
— Зачем?
— Затем, что я вас тоже видел. А доказать не мог. Понял, что Пунина все знала, — они шептались перед этим с Тучковой. И Козлов их подслушивал. Так что он тоже знал. И даже успел вас с лестницы увидеть — так я думаю.
— Отстаньте от меня! — вскричал Козлов.
— А чего же вы оба хотели? Ну Козлов — тот понятно. Он скорее всего, как и Пунина, потребовал бы денег. Она сто тысяч долларов с меня содрать хотела — ну не дура ли? Вот так и полетела вверх тормашками! А ты, наш херувим, чего хотел?
— Чтобы вы убрались из Зарубинска! — прокричал Аристархов с неожиданной злостью.
Чулков вдруг истерически захохотал. Мира Степановна рванулась было, воспользовавшись тем, что он слегка ослабил хватку, но он успел отреагировать, вскричав:
— Куда ты, милая?! Ты думаешь — теперь я отпущу тебя? Мне ведь теперь семь бед — один ответ. Да если бы не ты, я бы остался нормальным человеком. Ты меня совратила, заманила посулами да обещаниями и всю жизнь мне врала.
— А ты знал, что я вру тебе! — разозлилась вдруг Мира Степановна. — Знал — и терпел. Потому что удобно устроился. Не ремонтом квартир занимаешься, а на сцене играешь, зрители смотрят на тебя как на какую-то персону. На работу шофер тебя возит, дом — полная чаша, отдыхать по югам да по заграницам привык! Маляру-штукатуру такое не снилось…
Она не успела закончить свою обличительную речь. Ее последний крик был заглушен воплем собравшихся. Сверху на тело своей дражайшей половины смотрел ее убийца.
— Прости, — сказал он, когда крики стихли, — и вы простите, люди добрые.
И с этими словами прыгнул вниз.
* * *
— Вот, возьмите, — протянул Аристархов следователю портативный магнитофон, — здесь запись разговора между Чулковым и Пуниной.
Иван Максимович разговаривал с Аристарховым в кабинете директора театра. Кроме них, здесь больше никого не было. Кривец включил магнитофон. Как видно, Аристархов прослушал запись и поставил ее на начало. Голос Пуниной произнес:
— Зачем ты меня вызвал сюда?
— Я?! — В голосе Чулкова послышалось искреннее удивление. — Я думал, ты сама этого хочешь.
— Может быть, и хочу. — Пунина помолчала. — Ты зачем это сделал? — заговорила она снова с дрожью в голосе. — Ты что — с ума сошел?
— Ты о чем это?
— Хватит кривляться! Я все знаю!
— Что ты знаешь?!
— А то, что ты назначил Верке здесь свидание. Она мне все сказала.
— Ну и что это значит?
— А то, что это ты ее убил!
— Докажи.
— Докажу, не волнуйся.
— Ты меня видела здесь с ней?
— Может, и видела.
— Так видела или же нет?
— Конечно, видела! И ты заплатишь мне за это!
— Это каким же образом?
— Таким, как платят все преступники, если боятся отвечать перед законом.
— Ты что… ты шантажируешь меня?!
— А как ты думал? Я что — должна молчать и ничего за это не иметь? А не жирно ли будет тебе, дорогой?
— Ну и сколько ты хочешь?
— Сто тысяч долларов.
— А не жирно ли будет тебе, дорогая?
— Нет, в самый раз. Вера была моей подругой. Да и не в этом даже дело. Таких, как ты, надо наказывать. Всё гребешь под себя.
— Это что ж я нагреб? Ты у нас вся из себя народная, а я всего только заслуженный. Моя супруга все только вам дает щедрой рукой, а мне — остатки с барского стола. Не пойму даже, в чем тут причина.
— Просто она боится, что ты получишь все — и сделаешь ей ручкой.
— А куда мне идти-то? Кто мне еще, кроме
