Фрей, — он крадёт ещё один поцелуй, затем принимается возиться с коробочкой. Я наблюдаю, как он срывает обёрточную бумагу, затем переворачивает и открывает коробочку. Он смотрит и хрипло выдыхает. — Ты сделала ещё одну… ещё одну подвеску.
— И да, и нет, — я нежно целую его в щеку. — Присмотрись.
Он поднимает цепочку и тонкую прямоугольную подвеску на ней, молча читая.
Эйден + Фрейя =
3650 дней
520 недель
120 месяцев
10 лет
1 после долго и счастливо
— Фрейя, — он обнимает меня так крепко, что я невольно пищу. Его нос задевает мой, и он крадет нежнейший поцелуй. — Спасибо тебе. Очень красиво. Я буду ценить её вечно, — шепчет он, целуя меня глубже, обещая больше. Намного больше. — Почти так же сильно, как ценю тебя.
— Хорошо, — говорю я Эйдену, притягивая его на себя, в тепло под одеялом. — Потому что я тоже планирую ценить тебя вечно.
* * *
— Где они? — спрашиваю я у моей матери.
Мама выглядывает из-за дверцы холодильника.
— Кто, sötnos?
Я поднимаю взгляд от овощей, которые обжариваю на сковородке, и бросаю на неё взгляд.
— Мой муж. И все мои братья.
— О, — мама закрывает дверцу бедром. — На улице. Разговаривают. Мальчики хотели кое-что дать Эйдену.
— Зачем? Это и моя годовщина тоже.
— Твоя десятая, — говорит мама, улыбаясь мне. — Положено дарить подарок из олова. Или алюминия. Это символизирует гибкость и выносливость, необходимую для сохранения брака. Ты же помнишь, да?
— Мама, — постучав ложкой по краю сковородки, я откладываю её в сторону. — Ты вообще меня знаешь? Я помешана на такой фигне, — я улыбаюсь про себя, вспоминая наши подарки. И великолепный секс, которым мы занялись после обмена ими.
Она прогоняет меня в сторону, чтобы я не мешалась возле её рабочего места на кухне.
— Я подумала, что ты вспомнишь, но я также знаю, что ты вернулась к работе и в последнее время кажешься занятой.
— Я занята, но не только работой. Я теперь дважды в месяц хожу в караоке, и мы с Эйденом снова начали играть в любительской команде. Дел много, но это хорошо. И даже жонглируя этим, я не забыла про подарок мужу на годовщину.
— Ну, я рада, что ты занята в хорошем смысле, но не забывай про свою мамулю. Я здесь, знаешь ли. В последнее время я чувствую себя весьма бесполезной.
Я обнимаю её рукой за талию и кладу голову на её плечо. Она целует меня в волосы, затем начинает нарезать свежую петрушку.
— Мне знакомо это чувство, — говорю я ей. — Я честно это понимаю. Но для меня ты ни капли не бесполезна. Я люблю тебя. И я знаю, что ты на моей стороне.
— Знаешь? — переспрашивает она.
Я медленно отстраняюсь.
— Что?
— Как ты после поездки? — спрашивает мама, не сводя глаз со своей задачи.
Я непонимающе хмурюсь.
— Нормально. Ну то есть, даже хорошо. Честно.
— Хм, — она отодвигает петрушку и ополаскивает доску в раковине. — Я спрашиваю, потому что тебе, должно быть, непросто было праздновать наш брак, когда твой собственный брак переживал трудности.
Я встревоженно смотрю на свою мать.
— Что?
Мне придётся убить своих братьев.
— Твои братья мне ничего не сказали, — мягко говорит мама, угадывая мои мысли. — Ты же моё дитя, Фрейя. Я видела твою печаль. Я хотела спросить раньше, но думала, что будет лучше подождать, пока всё не устаканится с отцом Эйдена, и потом уже поднимать тему.
Эйден ещё не виделся с Томом, но много говорил об этом на приёме у психолога и подумывает об этом. Когда он не у психолога и не на работе, он дома, делит диван со мной, отвечает на звонки Дэна, а когда вся работа сделана, смотрит фильмы, прикасается, разговаривает. Я полностью погрузилась в наши отношения, в создание жизненного баланса между работой и развлечениями, и даже забыла, что не сказала своей матери о том, в чём так глубинно нуждалась. Чувство вины оседает в моём животе.
— Прости, мам. Я не хотела обременять тебя своими проблемами в браке во время празднования твоей годовщины. А с тех пор как мы вернулись, жизнь попросту не останавливалась.
— Тебе не нужно извиняться, Фрейя. Но впредь говори мне, — произносит она, пригвождая взглядом светлых глаз цвета льда и зимнего неба, в точности как мои. Она сокращает расстояние между нами и крепко обнимает меня. — Не защищай меня, потому что я твоя мама, — шепчет она. — Матери защищают твоих детей. Скоро ты и сама это узнаешь.
Я застываю в её объятиях.
— Я не… Мы не…
— Знаю, — тихо говорит она. — Но это придёт. И когда это случится, ты будешь изумительной матерью, — она отстраняется и мягко накрывает мою щёку рукой. — Даже лучшей мамой, чем та, которой ты приходишься всем, кого любишь, замечательной мамой-медведицей.
Взрыв мужских голосов привлекает наше внимание к задней террасе, которую я вижу через раздвижные стеклянные двери. Все братья, включая Акселя и Райдера, прилетевших на самолёте, здесь, поскольку Эйден сказал, что хочет, чтобы мы начали такую же традицию, как мама и папа, праздновать наши годовщины с семьёй.
Прищурившись, я пытаюсь разглядеть, что они там делают. Эйден смеётся, все братья собрались вокруг него.
— Что происходит? — спрашиваю я.
— Не знаю, — мама пожимает плечами.
Уилла, Фрэнки, Руни и Зигги привстают с дивана и тоже смотрят.
Не сводя взгляда с террасы, Руни улыбается.
— Что там такое?
— Не знаю, — отвечает Зигги. — А ты? — спрашивает она у Фрэнки.
— Ээ. Я знаю, — Фрэнки морщится. — Но я не должна трепать языком. Так что предлагаю Фрейе пойти наружу.
Уилла улыбается и кивает.
— Ага, иди посмотри.
Обойдя кухонный остров и направившись к террасе, я открываю дверь. Все переводят взгляды на меня, отходя и расступаясь, чтобы я могла видеть Эйдена.
— Что такое? — спрашиваю я.
Эйден качает головой и проводит руками под очками, вытирая глаза.
— Твои братья… — он снова качает головой, и у него вырывается смешок.
Вигго вступается и говорит:
— Когда у вас двоих всё было тяжело, мы пытались сказать Эйдену, что мы рядом. И пытались показать ему в нашей извращённой манере через жопу. Но мы осознали… ну, ты понимаешь… через всё, что случилось в поездке, что Эйдену надо знать эту правду не только в нашей манере, но и в его.
— Так что, — продолжает Аксель, — мы собрали ресурсы.
— И изучили вопрос, — добавляет Райдер.
Рен широко улыбается.
— И теперь мы с гордостью присоединяемся, как небольшие, но всё равно формально…
— Инвесторы-ангелы, — бодро заканчивает Оливер, вручая мне конверт, который до этого Эйден держал в руке. —
