пора нам всем перестать ходить на цыпочках вокруг Семерки и превратить эту автократию в демократию, потому что при всем своем большом сердце и лучших намерениях Ашер всего лишь один человек. Человек, которому нужны мы. Которому нужна она. – Рука Тобиаса прорезала воздух, указав в мою сторону. – Не говоря уже о том, что Найе нужен отец. Ты можешь представить, если бы они забрали нас у Адама, Габриэль? Представляешь, что бы это сделало с нашим мальчиком?
Габриэль побледнел.
– Михаэль, ты можешь забрать ее сумку из отеля? – спросил Тобиас.
– Сейчас все сделаю.
– Михаэль, пожалуйста, не… – Габриэль обеспокоенно указал на Тобиаса. – Пожалуйста, сохрани то, что ты услышал здесь…
– У меня есть право голоса, Габриэль.
Голова Габриэля дернулась назад.
– Не столь великое, но я намерен присоединиться к Тобиасу, когда придет время.
Габриэль моргнул, глядя на своего товарища-профессора по гильдии, а Тобиас прошептал:
– Спасибо.
Когда ангел с голубыми крыльями ушел, Габриэль спросил:
– Что именно ты собираешься оспаривать, Тобиас?
– Ох, очень многое.
– Тобиас… – прошептал старший офаним, и это напомнило мне обо всех случаях, когда Ашер использовал мое имя в качестве полного предложения.
Мое тело охватила новая волна дрожи, и, как бы сильно я не напрягала спину и не сжимала пальцы, все равно продолжала дрожать.
– Не нужно постоянно произносить «Тобиас», Габриэль. Это несправедливо, и ты это знаешь.
Тот провел рукой по своим подстриженным светлым волосам.
– Да! Да, я знаю, но я не хочу лишиться тебя и не хочу потерять Адама.
– Если мы не поможем Ашеру, мы все равно потеряем нашего мальчика.
– О чем ты говоришь?
Я покачала головой, но Тобиас продолжил:
– Ты действительно думаешь, что я тебе изменил?
Все черты лица Габриэля напряглись.
– Я… Я…
– Ашер доверил мне Адама. Доверил его нам.
– Тобиас, не надо… – пробормотала я.
Его глаза закрылись.
– Я больше не могу держать это в себе. Не могу, Селеста. Мне хочется отнести Адама в Элизиум и закричать, чтобы они взглянули в его прекрасное лицо и увидели его чудесную душу.
– Только они этого не сделают, – прошипела я.
– Я не понимаю, – сказал Габриэль. – Адам – сын Ашера?
– Нет.
– Чей он?
Ясные глаза Тобиаса открылись.
– Наш. Он наш сын.
Глава 52
После того как Тобиас поведал тайну рождения Адама, Габриэль замолчал.
Он сидел молча и неподвижно. До жути неподвижно.
Я вспомнила, как Ашер поделился со мной своим секретом. Как я была ошеломлена.
Габриэль так и не произнес ни слова и не вздрогнул, когда Михаэль вернулся с моим чемоданом.
– Если я что-то забыл, пожалуйста, просто сообщи, и я снова заеду в отель.
– Спасибо, офан Михаэль. – Я поднялась со стула. – Могу ли я попросить у вас еще об одной услуге?
Он кивнул.
– Можете сопроводить меня обратно в Нью-Йорк?
– Конечно.
Я положила руку на плечо Тобиаса.
– Пожалуйста, не штурмуй Элизиум без меня.
Тобиас поднял на меня взгляд покрасневших глаз.
– Обещай мне, Тобиас. Обещай, что подождешь.
Упрямый офаним не проронил ни слова.
– Он подождет. – Взгляд Габриэля очистился от дымки.
Тобиас скрестил руки на груди и стрельнул взглядом в мужа.
– Мы подождем, потому что нам нужно подготовиться. – Габриэль провел рукой по лицу. – Мы не можем просто пойти туда, открыть дверь пинком и поднять весь Абаддон.
Его слова частично сняли напряженность.
Остаток напряжения исчез, когда Габриэль придвинул стул ближе к Тобиасу, обхватил лицо мужа ладонями и прижался к нему лбом.
– Больше. Никаких. Секретов. Мы – команда.
Мое сердце сжалось, когда я наблюдала за ними, не желая терять своего товарища. Так вот как чувствовала себя Лей в день вознесения? Будто ее сердце и душу разрезали пополам?
Я прошептала тихое прощание и вышла вслед за офаном Михаэлем из столовой.
– Они всегда мирятся, – улыбнулся он. – На случай, если ты волновалась. У тебя, наверное, есть сотня других причин для беспокойства.
Не сто. Только три. Ашер, Найя и мои четыреста с лишним недостающих перьев.
– Рада это слышать.
Оказавшись внутри потока, он протянул ладонь, и я взяла ее. Мои волосы поднялись вокруг меня, когда мы взмыли в небо, в ослепительный свет Элизиума.
Путешествие заняло считаные секунды. Когда лавандовый дым рассеялся, любезный офаним передал мне чемодан.
– Не могли бы вы присмотреть за…
– Тобиасом?
– Я хотела сказать за Адамом.
– Я присмотрю за всеми тремя. – Еще одна улыбка украсила губы мужчины.
Что побуждало меня презирать офанимов? Они вовсе не хладнокровные машины для промывания мозгов, возвращенные на землю, чтобы лишать юных ангелов веселья и жизнерадостности. Они те, кто вернулся. Те, кто остался. Кто посвятил себя заботе о детях, которые даже не принадлежали им.
Всю свою жизнь я хотела стать малахимом, но, когда я смотрела, как сверкающее облако размывает темную фигуру Михаэля, я решила, что, если у меня получится, когда получится, я буду тренироваться, чтобы стать офанимом.
– Селеста? – Голос Миры вывел меня из задумчивости, и я развернулась.
Один взгляд на мое заплаканное лицо заставил ее побледнеть.
– Что случилось?
– Они забрали его ключ от потока. – Моему голосу не хватало громкости.
Она нахмурилась, но потом поняла.
– На какой срок?
– Два месяца. Из-за меня Найя…
– Ты забрала у него ключ?
– Нет. Я имела в виду…
– Я знаю, что ты подразумевала. – Ее багряные крылья ощетинились. – Но я не позволю, чтобы одна из моих неоперенных винила себя в том, чего не совершала.
Мое сердце так сжалось, что издало жалкий стук.
– Сколько перьев тебе не хватает?
– Четыреста тридцать два.
– Сейчас ты подписана под грешником?
Я сглотнула, мое горло саднило.
– Да, но я с ним закончила.
– Что ж, тогда давай отправимся в Зал Оценки.
Мои брови взлетели вверх.
– Вместе?
– Когда твоя мать принесла тебя сюда, ты стала моей ответственностью и до дня окончания моей гильдии останешься моей подопечной. – Она взяла меня за локоть и повела по коридорам моего детства.
В отличие от Вены, где ночь наступила уже несколько часов назад, небо над нашими головами только начинало темнеть.
– В младенчестве у тебя словно имелись запасные легкие. – Рот Миры изогнулся в редкой улыбке. – Ночами бедная Пиппа теряла столько сна, пытаясь не дать тебе разбудить других детей, что я пожалела ее. Ты этого не помнишь, но в первый год твоей жизни я каждую ночь стояла возле твоей кроватки и рассказывала тебе фрагменты нашей истории и истории человечества, пока ты не смыкала веки и губы.
Я не только не помнила этого, но и с трудом могла себе представить подобное.
