тупик. Было сразу понятно, что это не игровой тупик с тайниками и потайном дверью, а просто аппендикс, путь в никуда, халтура дизайнера. Ни трещинок, ни каменной крошки, не считая пары осколков. Лишь идентичные грязные кирпичи, создающие впечатление стерильности. В игровом плане, конечно. Похоже, весь этот закуток — действительно просто баг.
— Что ж, пойдемте, магистр. Попытаемся выйти обратно через невидимый вам проход.
— Пыхни, — сказал инквизитор.
— Что?..
— Бестолочь. Сотвори “Вспышку”, бурсак! Я глаза закрою.
— Зачем?..
— Во-первых, затем, студент, что если хочешь чего-либо наилучшим образом спрятать, прячь сразу на видном месте. И хоть сыскное дело вам будут преподавать только на третьем курсе, уж эту-то аксиому в мое время знал распоследний кадет.
— То-то ты последний алтарь столько лет искал, — хмыкнул я.
— А во-вторых, — невозмутимо продолжил магистр, — поскольку здесь на камне царапины, складывающиеся в письмена.
Он стоял у глухой стены коридора, прикасаясь рукой к центральному кирпичу.
— Ну-ка… — я оттеснил инквизитора и зашарил по стенке сам. Кажется, что-то есть… Но, видимо, чувствительность моих пальцев уступала осязанию герцога, просидевшего триста лет в темноте.
— Твори вспышку! — ругнулся на меня бородач. — Боги дали тебе сие заклинание не зря! То главное орудие и оружие воина Света! В любой непонятной ситуации — твори вспышку!
Я аж хрюкнул от таких нравоучений, но тут же подумал, что ведь старый паладин прав. “Вспышка” и выручала меня в основном на острове. Оценил столбик здоровья: ну… переживу один раз.
— Ладно. Закрой глаза!
...Мягкий свет озарил грязный тупик подземелья. Кожу ожгло кипятком. А я, не обращая внимания, впился глазами в кривые паутинные буквы, начертанные как попало латиницей: “The medium is”.
Э-э… Я сполз спиной по стене на корточки и схватился руками за голову. Что-то брезжило! Я почти понимал отгадку...
— Что, что там написано? — вцепился в меня бородач. Я ответил ему механически, продолжая просеивать зыбкие ассоциации с лаконичным посланием. С этим… посланием…
— Медиум, понятно, — тот, кто говорит с духами, — рассудил инквизитор. — Занятие богохульное и запрещенное. А что значит ”зе”? А “ис”?
— Значит, ты русский искин. Не англофицированный, — сказал я, не заботясь, поймет ли меня NPC. — Что очень странно, но сейчас не об этом. Это другой язык, не латынь. Медиум — это не тот, кто говорит с духами. Это...
Блин, да что ж я английский-то так плохо учил?.. Ну? Усилие! ...И, будто снова сверкнула вспышка, я вспомнил. Понял. Я это читал.
Вытягивая воспоминание за хвост, я нащупал ладонью кирпичный осколок. Распрямился и дописал на стене: “the message”. Надеюсь, что без ошибки.
— Духи здесь ни при чем, — пояснил я озадаченному инквизитору — Другая, сильная чара, отец! Называется “культурология”.
...И чародейство сработало. Да так, что челюсть отвисла не только у инквизитора, но и у меня. Причем у меня — ниже.
Глава 21. Не может быть
В стене появилась дверь. Дверь, которой здесь места не было. Обитая драным, обшарпанным дерматином, с мутным глазком, облезлой ручкой из пластика, когда-то крашенной бронзовой краской, и типовым номерком с числом “22”, это была дверь из того мира. И перед ней лежал вытертый резиновый коврик.
— Проход-то как будто к ведьме в халупу… — пробормотал мой спутник.
Я взялся за ручку… Заперто… Заглянул под коврик, и, конечно, нашел там ключ. Родной до боли, штампованный, совершенно не фэнтезийный. Ключ, конечно же, подошел. И мы вошли, причем я заставил гроссмейстера вытереть ноги.
За дверью была прихожая, оклеенная чудовищными “бабушкиными” обоями, с зеркалом, настенной вешалкой, где висели драповые пальто, и уже тканевым ковриком, лежащим поверх линолеума. Самого дешевого, “под паркет”. На зеркале висела черная пластиковая ложка для обуви, с головой коня. Я разулся.
...Квартира была однокомнатной. Все, абсолютно все, что мы могли в ней найти, кричало о том, что это квартира из моего детства. Нет, не моего лично. Но… тяжеловесный полированный раскладной стол, деревянные стулья, обитые красной шерстяной тканью, еще одно зеркало — огромное, с тумбочкой и тремя створками, ковры, шкаф, вызывающий почему-то в памяти слово “славянский”, люстра с висюльками… Я, наверное, никогда и не видел квартир, в которых было бы собрано столько примет давно ушедшего времени разом. И в то же время каждая из деталей была мне знакома, каждая попадалось когда-то, в детстве, и где-то — может быть, не в квартире родителей; может быть, у друзей или где-то еще…
Хвостик сначала высунул из сумки подвижный розовый нос, понюхал воздух и тут же бескомпромиссно вывалился на вытертый ковер. И метнулся в кухню.
Спохватившись, я вежливо осведомился, можно ли нам войти. Для проформы — в квартире явно никого не было. Потом бросился и раздернул шторы.
За окном был двор, занесенный снегом. Качели, горка, одинокий фонарь. Машина — какая-то очень древняя, сейчас таких угловатых кузовов не найти. Да и сама машина всего одна... Сумерки и безлюдно. На открытом балконе стоял деревянный ларь, была натянута бельевая веревка с прищепками, и висела кормушка для птиц, сделанная из пакета для молока.
...Но ни балконная дверь, ни окна не открывались. Шпингалеты, густо покрашенные облупившейся белой краской, как полагается, были холодными и металлическими на ощупь, стекла — тоже вполне “стеклянными”, но… ни на миллиметр подвинуть защелку, ни почувствовать подвижность стекла я не смог. Даже в том месте, где была трещина, заклеенная изолентой. Бьюсь об заклад, местные стекла не бьются... ну и ладно, не будем чинить здесь разгром.
Заглянул в кухню и ванную комнату. Кафель, клеенки… все ожидаемо. Одинокая зубная щетка в стакане — розовая. На кухне магистр крутил вентили старой плиты и сосредоточенно нюхал газ, а крысеныш шуршал под мойкой, где полагается быть мусорному ведру. Я запретил инквизитору трогать краны, вытащил Хвостика из ведра (к счастью, пустого, внутри выложенного газетой), а потом хлопнул себя по лбу. До сих пор пользуюсь ночным зрением!
— Зажмурься, — велел я спутнику и включил свет. Тот разразился сначала проклятиями, а потом раскаянием. — Привыкай.
Включился и загудел холодильник. Так-так-так...
— Пельмени будешь? — спросил я у его светлости, заглянув в морозилку.
— Что??
— Значит, будешь.
