просторной тюрьме, под приглядом сотен глаз.
***
Ругаясь черными словами, наместник Императора велел воинам убрать трупы казненных и самим убираться. Перевернул столы с кушаньями. Потом лег на циновку лицом вверх, и сквозь особые жалюзи на крыше увидел заходящее кроваво-красное солнце.
Знал Дань-Тинь-Линь, и знал очень отчетливо, с далекого детства на южной земле, рядом со страной Индия, что жжет трупы своих и чужих воинов, не испрося на то разрешения своего повелителя или своего бога, только одна каста на Поднебесной земле — суры, на южном языке — арии. Жестокие и сильные воины, надсмотрщики богов, самые умные звери из людской породы на Земле. Кто-то мозглястый, чтобы не пугать свой народ, видимо в древности, перевернул их кастовое название «суры» на — русы.
— Сколько ни говори: «вода — песком умоешься», — вслух сказал красному солнцу Дань-Тинь-Линь. — Время есть, и воинов в моем доме хватает. Сюда идут не люди. А русы? Хорошо. Пусть идут! Ибо с ними — золото!
На будущее золото джуань-шигуань очень надеялся. Он своей широкой и жирной спиной чуял, что Императору Поднебесной много известно из того, чего этому старцу с кожей линяющей змеи, запрятанному в Запретном городе, — знать о Дань-Тинь-Лине не подобает!
А имея золото, можно тихо и незаметно уйти по старой дороге шелка в страну Бага-дада. Страну «старого Бога». Ибо там, где Бог старше, там меньше ищут среди людей преступника. А в Бага-даде можно жить купцом, отошедшим от дел. Бумаги, необходимые ему, наместнику Императора, как простому купцу, — давно готовы. Не хватает только золота. Чтобы иметь пищу, кров, стол и спальню. И женщин.
И женщин!
Джуань-шигуань было развел ладоши для хлопка, потом тихо свел их, нашарил на низком столе кувшинчик с водкой и выпил его до дна, прямо из тонкого горлышка. Люди южной породы страны Син всегда отличались неумеренным питьем рисовой водки. И — ничего.
***
Когда отряд князя Гарусова скорым ходом — в три перехода по сорок верст за раз — вернулся от жуткого кургана снова на берег реки Оби, Полоччио велел объявить длительную стоянку. Князь Гарусов не возражал, да и людям требовался добрый роздых.
Солдаты быстро обвалили лопатами береговой крутояр. По этому спуску, потом заметенному, отряд спустился на широченную пойму реки, заросшую травой выше коня и тополиными рощами. Среди тех рощ скрылись и люди и лошади.
Коней пустили прямо на пойму, предварительно стреножив. Егер уже не матерился в голос, не заставлял солдат строиться. Ходили вольно.
После поверки Егер доложил князю то, что он и так знал: потеряли в глуби земли шесть копальщиков, да при утоплении кургана в земле осталось еще шестеро. Двадцать шесть солдат пало при нападении кочевников, восемнадцать — покалечено. Десять солдат от той калечи — не выживут. «Вещун велел передать», — добавил Егер.
Князь вполуха слушал своего помощника. А смотрел на нервическую суету ученого посланника Полоччио.
— Черт бы ему хвостом помазал рыло! — выругался Артем Владимирыч в сторону Полоччио. — Хрен дам ему копать еще раз! Зарублю!
Егер помялся, не уходил.
— Чего еще? — удивился кроткому выражению обычно разбойной рожи Егера Артем Владимирыч.
— Джунгары недовольны, барин. Говорят промеж собой, что трупы людей на пожирание огню отдавать было нельзя.
— Испугались, значит?
— Сильно испужены!
— Вот и хорошо. И другие теперь напуганы! На тыщщу верст в округе. Пусть теперь китайцы еще кого-нибудь попробуют послать на нас. Кто в огонь пойдет? Понял, смертоубойщик?
— Князь Артем, — совершенно елейным голосом сказал Егер, — я-то все ранее понял. Да вот, боюсь, кабы джунгары от нас с испугу не сбежали. Тягостно будет без их разведки…
Артем Владимирыч видел по лицу своего верного человека, что тот не договаривает, а про бегство джунгар — сочинил.
— Говори! — уже в голос приказал князь.
— Джунгары еще балакают, что китайский Император Поднебесной… мля, язык сломаешь!.. Что у него армия в десять тысяч отборных воинов. И порох имеется, и какие-то железные стрелы. Мол, вмиг зашибет нас его армия.
— Ты тую армию видел? — спросил Артем Владимирыч.
— Нет.
— Когда увидишь — тогда меня пугай!
Артем Владимирыч изготовился было сесть в седло и ехать на призывные крики Гербергова. Но вынул ногу из стремени.
— Егер, родичей твоих посечь бы до пятого колена! Ну зачем мне тебя-то уговаривать? Какая такая армия? Через пять ден спустимся в три перехода до Бии-реки, а там уж Демидовские заводы — рукой подать. Там своя армия имеется! Похлеще мунгальских горлодеров. Там пусть весь Китай ополчится на нас — усыплем пеплом половину Алтая!
Егер стоял, опустив голову. Князь закинулся в седло, но, прежде чем дать шенкеля, нагнулся, тихо сказал:
— У нас приказ Императрицы — не биться, как оглашенным, а этого вон, героя, прости Господи, холить, лелеять и беречь. Любой ценой! Только меня ты знаешь — в тую цену русская кровь не входит. Для меня она больно дорога! Так что — за себя бьемся! И более всего — за землю. Через десять лет, помяни мое слово, наша здесь будет земля. Ты такой земли хочешь?
— Дак десятин сто, аль двести… — добро бы оно было.
— Дурак! — жестоко пресек дурачество Егера князь. — Почто тебе в таком благостном краю всего двести десятин? Коз разводить? Тыгцщу или две — вот дело!
— На то я и намекаю! — вослед барину крикнул Егер.
Князь легко поскакал в сторону стоящих опричь обоза вагенбургов.
Егер свистнул своего арабца. Пожалел было, что не договорил князю все слова джунгар. По тем невысказанным словам кочевников выходило, что попасть в междуречье Бии и Аргуня — погибельно. А уж к озеру Алтынколь подходить — как бы себя на жертву обречь. А вот поди скажи про то князю! Он только и шарит — попасть туда, куда нельзя! Смерти ищет, что ль?
Егер наметом пустил коня к солдатским бивакам. Предстояли хлопоты по ревизии амуниции, пушечного да ружейного дела.
***
Полоччио и подручные его — Гербергов, Фогтов, Гуря, оба рабича — Коновал и Бесштанный — копошились возле двух десятков возов с добром, пополам с песком вынутым из кургана.
При отчаянном бегстве от кургана в мешки, сундуки и прочую посуду валом бросали все побрякушки, вытащенные из погребального склепа. Теперь добычу разбирали.
Добычи имелось много менее, чем казалось тогда, в кургане, при неверном факельном свете да при торопливости пограбежников. Тогда нагребли в мешки да в носилки много песка. При суетности дела и животинного страха.
