Кэссиди застала Мабри в библиотеке. Алиса не преувеличила, там и правда стояло настоящее пекло. Однако в отличие от Алисы Кэссиди знала, почему Мабри растопила камин. Закрыв за собой дверь, она устроилась в своем любимом зеленом кресле, наблюдая, как мачеха подбрасывает в огонь странички рукописи.
– Ты уверена, что поступаешь правильно? – спросила наконец Кэссиди.
– Да, – ответила Мабри, не поворачивая головы. Ее белокурые волосы красиво поблескивали в отблесках пламени, да и сама она казалась необыкновенно изящной и молодой. Лишь душа ее была опустошена.
– Ты хоть прочитала ее? Стоила овчинка выделки?
– Это было лучшее, что он создал за последние годы, – вздохнула Мабри. – Гениальная вещь. Ричард рассказал ему часть правды, а об остальном Шон догадался сам. Он даже описал сцену, как генерал входит в спальню к Франческе, которая уже знала, как он обошелся с собственной дочерью. – Мабри содрогнулась и зябко поежилась, потом устало улыбнулась. – Ни у кого, наверное, не повернулся бы язык сказать, что у твоего отца была хоть капля сострадания.
– Это верно, – сухо промолвила Кэссиди. – И все же, скажи, Мабри, уверена ли ты, что поступаешь правильно? Книга принесла бы целое состояние.
– Мне оно ни к чему, – ответила Мабри. – Да и мараться не хочу. А ты?
– Я тоже, – сказала Кэссиди. – Пусть Шона помнят лучше по «Выходу сатаны». – Откинувшись на спинку кресла, она на мгновение зажмурилась. Потом сказала: – Алиса уезжает.
– Слава богу! – с чувством промолвила Мабри. – Все-таки и в наше время случаются маленькие чудеса. Кстати, Альба с Франческой тоже собираются.
– Да что ты? – Кэссиди покачала головой. – Жалко.
– Франческе нужно вернуться к нормальной жизни. Внешне она, конечно, оправилась, но по ночам ей все еще снятся кошмарные сны. Общение с этим чудовищем бесследно не прошло. Дома ей будет легче забыть об этом ужасе.
– Но ведь генерал не причинил малышке зла! – вскричала Кэссиди. – Мне он сказал, что не трогал ее.
– Франческа тоже так говорит. И все же, на мой взгляд, ей не помешал бы психотерапевт. Боюсь только, Альба этого не понимает.
– На Альбу я в любом случае полагаться не стала бы, – сказала Кэссиди. – Но зато я верю в свою сестренку. У Франчески здравого смысла больше, чем у кого-либо во всей нашей семье.
– Исключая разве что тебя, – с расстановкой промолвила Мабри. Потом, немного помолчав, добавила: – А ты не хотела бы уехать вместе с ними?
– Хочешь от меня избавиться, Мабри? – криво усмехнулась Кэссиди. – Что ж, я могу вернуться в Мэриленд в любой день. С работы меня пока не уволили. Одно твое слово, и я выметаюсь.
– Сегодня вечером Альба с Франческой вылетают в Милан. Самолет делает посадку в Лондоне.
Кэссиди вздрогнула и снова зажмурилась. Потом сказала:
– Мабри, но ведь не могу же я сразу сорваться с места и улететь в Европу!
– Тебе это не впервой, – напомнила мачеха.
– Я тебе уже надоела, да? – спросила Кэссиди.
– Ну что ты, Кэсси, – ласково улыбнулась Мабри. – Просто я хочу, чтобы ты была счастлива, а это невозможно, пока ты не увидишь того, кого бросила.
– Я его не бросала, – возразила Кэссиди. – Это он меня бросил. Он зашел ко мне в палату, чмокнул в щеку и попрощался.
– А что ты сказала?
– Что я могла сказать? Больше он во мне не нуждался. Что мне оставалось делать, умолять его остаться со мной? Это невозможно, ведь имя его в Штатах запятнано, и он всегда будет жить здесь под дамокловым мечом. Нет, ему надо перебраться в Англию и жить где-нибудь в глуши, подальше от общества. С глаз долой. Только там он может обеспечить безбедную и спокойную жизнь своим детям.
– Вот и отправляйся к нему.
– Ричард уже сделал свой выбор. Я ему не нужна.
Мабри подбросила в огонь последнюю стопку бумаги, и вспыхнувшие с новой силой языки пламени принялись весело лизать ее. Словно погребальный костер, с грустью подумала Кэссиди.
Мабри пристально смотрела, как огонь пожирает последние странички рукописи.
– А ведь Шон очень любил тебя, – ни с того ни с сего сказала она.
Кэссиди чуть призадумалась, потом сказала:
– Я знаю.
– Отправляйся с Франческой и Альбой, – посоветовала Мабри. – Когда самолет приземлится в Лондоне, ты можешь даже не покидать его, если захочешь. Сердце само подскажет, как быть. Видишь ли, милая, иногда за счастье нужно бороться. Царапаться. Уж больно наша жизнь скоротечна.
– Я не могу.
– А почему?
– Потому что все зависит только от него. Все или что-то, точно не знаю. Но я не могу бегать за ним, не могу броситься к его ногам, не могу постоянно предлагать себя. Либо он сам сделает встречный шаг, либо я ему не нужна. А он сейчас слишком занят личными делами и своей семьей, чтобы хотя бы вспомнить обо мне. Позже, может быть, вспомнит, через несколько месяцев. Или лет. А то и никогда.
– И ты собираешься сидеть сложа руки и проливать горючие слезы от жалости к собственной персоне? – едко спросила Мабри, разворачиваясь и глядя на нее в упор.
– Ну а что тут такого? – грустно промолвила Кэссиди. – У меня это наследственное. Моя мамочка всю жизнь только и делает, что жалеет себя.
– Кэсси…
– Хватит, Мабри. Мне нужно подумать. Пожалуйста, прошу тебя. – Голос ее слегка дрогнул.
Прекрасное лицо Мабри немного смягчилось.
– Хорошо, милая, будь по-твоему. Но вот что мне делать с лишним билетом, который я для тебя купила?
Кэссиди заставила себя улыбнуться.
– Скажи, а ты сама давно не была в Италии?
* * *
Со времени возвращения из больницы Кэссиди покинула квартиру отца лишь в третий раз. Альба, привыкшая путешествовать первым классом, заказала лимузин, и до аэропорта имени Кеннеди они прокатились не только с ветерком, но и весело. Франческа и Кэссиди распили по бутылочке кока-колы, а Альба отыскала в крохотном холодильнике бутылку шампанского, которую они с Мабри и опустошили в рекордно короткое время. Кэссиди проводила женщин до стойки таможенного контроля и потом долго махала им вслед.
Когда они наконец скрылись из виду, у Кэссиди едва не онемели щеки от напряженной гримасы, которая должна была изображать улыбку. Повернувшись, она, не разбирая дороги, начала пробираться сквозь толпу к выходу. Она осталась одна и собиралась разобраться в себе. В пустой квартире она вволю наплачется, закатит настоящую оргию горя и страдания. Уж теперь ей на все хватит времени: и повыть, и покричать, и порыдать, разрывая на себе одежды и молотя кулаками по стенам. Ей пора осознать и свыкнуться с мыслью, что Ричарда Тьернана ей больше не видать как своих ушей. Что он навсегда сгинул из ее жизни.
