– Сама оденься!
Красава шмыгнула в угол.
– А ты сейчас уйдешь! Насовсем! – От голоса волхвы по спине бежали мурашки, Мишке даже показалось, что на затылке зашевелились волосы. – Если приблизишься к моим землям хоть на день пути, тебя будет корчить так же, как сейчас! Красава, веди его к переходу через реку.
Девчонка вышла за порог, уставилась на волхва чуть исподлобья, немного так постояла и… поманила его к себе пальчиком. Здоровенный дядька двинулся к девчонке как сомнамбула. Та, пятясь спиной вперед и не спуская с волхва глаз, вывела его из дома.
«Ух ты! Да Нинея ее не только шепелявить отучила. Выбрала, значит, себе преемницу. Ну да, Красава же и раньше говорила, что бабка ее учит.
«Если приблизишься к моим землям на день пути…» Интересно, что Нинея считает своими землями – только округу или все древлянские и дреговические владения? В последнем случае путь волхву заказан аж в три княжества: Турово-Пинское, Киевское и Полоцкое. Может быть, еще и в Переяславское, вдруг древлянские земли и туда доходили? Нет, пожалуй, там – земли полян. Ох и сложно мне будет с ней разговаривать, если она считает своими землями целые куски трех княжеств».
– Баба Нинея, я же его отпустил, из плена освободил, чего же он?
– Злой он. Слабый и оттого злой. Не смог прежний волхв себе достойного ученика найти. Измельчал народ. – Нинея вздохнула, брезгливо посмотрела на то место, где только что валялся недавний владыка Куньего городища. – Ты его отпустил… И я отпустила! Но я защитилась, а ты нет! Ты у околицы ждал, а он тебя тут ждал. А я, старая дура, недоглядела. Слабый-то слабый, а мысли прятать умеет. Плохо ты его отпустил, неправильно.
– Да как же я защититься мог? – попытался возражать Мишка. – Я ж не ведун!
– А слово с него взять, чтобы не вредил? Не подумал? За освобождение мог бы и взять, и никуда бы он не делся!
– Я с него за освобождение секрет заклятия взял.
– Какого еще заклятия? – насторожилась Нинея.
– Он моей тетке чрево затворил, она рожать не могла. Вернее, рожала, но мертвых…
– Паскудник, бабу калечить, детей убивать! Не знала, я б ему самому кое-что затворила. Привози свою тетку ко мне, избавим ее…
– Так я уже. Сам.
– Что? Да ты ума лишился…
Нинея вдруг напряглась, к чему-то прислушалась, на лице ее снова отразилась досада, но она быстро ее подавила и снова сделалась доброй, мудрой бабушкой.
– Как же это ты, Мишаня, сам умудрился?
– Да ничего особенного, баба Нинея. Сделал куклу, проткнул ей живот иглой, потом на глазах у тетки иглу вытащил, сломал и в кузнечный горн бросил. И куклу туда же. Вот и все.
Нинея задумалась, немного посидела молча, подперев щеку кулаком, а потом выдала резюме, от которого Мишка чуть не свалился с лавки:
– Эх, был бы ты девкой, какую бы ведунью из тебя сделать можно было!
Хлопнула входная дверь, и на пороге появилась Красава. У Мишки аж скулы свело – таким плотоядным удовлетворением повеяло от Нинеиной внучки. Как от мелкого хищника, только что сожравшего уворованного из курятника петуха. Так почему-то и подумалось: петуха, а не курицу.
– Красава! Ты что творишь? – строгим голосом спросила Нинея. – Я ж тебе не велела…
– Не велела, но хотела! – затараторила внучка. – Ты сердитая была и на него, и на себя тоже.
«Ну вылитая Юлька, когда с матерью на медицинские темы лается!»
– Что случилось-то, баба Нинея?
– Нету больше твоего волхва, Мишаня. Утоп. Красава его на реке под лед спустила.
У Мишки отвалилась челюсть.
Нинея чуть приподняла плечи и развела руками. В ее мимике и жестах не было и намека на какие-либо негативные эмоции по поводу того, что ее шестилетняя внучка только что совершила преднамеренное убийство. Скорее, ее невербальный ряд можно было прочесть так: «Вот видишь, с кем приходится работать!»
«Оббалдеть! Именно так – с двумя „б“. Грохнули мужика и… И ничего! Внучка довольна собой, а бабка считает случившееся досадной мелочью, детским непослушанием. Вот тебе и добрая бабушка. Я-то Роське заливал: хорошая женщина… Ой, я же сюда мальчишек приволочь собираюсь! Да Красава, если что, тут такой теракт организует! Никакого тротила не нужно, она сама как тротил, а бабуся как пульт дистанционного управления».
– Эк тебя перекосило, – сочувствующе обратилась Нинея к Мишке. – Неужто волхва пожалел?
– Кр… Кхе! Красаву.
– Красаву? – Нинея снова досадливо поморщилась. – Христианское воспитание, что с тебя взять?
– Да ей же всего шесть лет!
– А тебе сколько? Тринадцать, «муж честной»? А сколько ты народу уже убил? От тебя смертью несет так, что я чуть не от околицы почувствовала.
– Я защищался! На нас напали!
– И защитился! – согласилась Нинея. – Потому что умел! А Красаве, по-твоему, уметь защищаться не надо?
– На нее никто не нападал!
– На тебя нападал, а она тебя любит. И меня досада взяла, а ей за меня обидно стало. Дите же еще.
– Так я о том и говорю: ребенку такую силу в руки давать…
– А ты братьям не «такую» силу в руки дал?
«Блин, железная логика. Стоп, а откуда она про самострелы знает? Бросьте, сэр, все она знает – стучит ей кто-то из Ратного. Да та же старостиха Беляна. Но как же мне теперь?»
– Ну чего ты маешься, Мишаня? Вижу же, что что-то сказать мне должен. Говори, не мучайся.
«Колитесь, сэр, чего уж теперь-то? Ох, а крестник-то мой!»
Случайно взглянув на Роську, Мишка увидел, что тот все так же сидит, полуприкрыв глаза и покачиваясь. Протянул руку, чтоб потормошить его, и испуганно отдернул: вдруг нельзя? Оглянулся на Нинею. Та улыбнулась и поощрительно кивнула, словно что-то разрешая. Потом приложила палец к губам, призывая не то к тишине, не то к осторожности, и сделала округлое движение рукой, словно ласково погладила кого-то. Снова поощрительно кивнула.
Понимая, что участвует в некоем таинстве, Мишка осторожно погладил лежащую на столе ладонь Роськи. Тот вздрогнул, раскрыл глаза, и вдруг лицо его сморщилось, и на нем отобразилось такое горе…
«Вспомнил! Мать вспомнил, бедолага… Несчастный парень».
Физически ощущая нахлынувшую волну жалости, не замечая, что копирует интонации Нинеи, Мишка тихо проговорил:
– Все хорошо, Славушка, все хорошо, не беспокойся. Я с тобой, Славушка, все хорошо, успокойся.
Роська немного расслабился, Мишка снова обернулся к Нинее и буквально напоролся на пронизывающий, словно стальная игла, взгляд. Старуха рвала его сознание, проламывала барьеры, внедрялась все глубже и глубже, показалось, что она уже видит в Мишкиных воспоминаниях сцены из предыдущей его жизни – непонятные и непостижимые для человека двенадцатого столетия. И… все вдруг кончилось. Нинея вздохнула, разочарованно отвела глаза и разрешила:
