тоже не верили. Все четверо стояли закаменев.
Тарвин развернулся и направился ко мне. Я не удержалась:
— Ты, правда, отпускаешь этих женщин? И Разум? Зачем? Это противоречит вашим обычаям.
Он кивнул:
— Я знаю. Но обычаи иногда надо менять. Если они утратили смысл. Пусть я буду первым. Мне не нужны все эти женщины. Нужна лишь одна. Такая, какая есть. — Он опустил голову: — Я не знаю, что сделать еще… Я не умею, Мия.
Я от неловкости отвернулась. Было странно все это слышать от него, видеть его растерянным. Будто все перевернулось с ног на голову. Так хотелось поверить, но я отчаянно боялась, что он лжет. Почему бы не сделать красивый жест вот так, на дикой планете, среди дикарей. Чтобы потом, что называется, «переобуться». Я стану презирать его, если так произойдет.
Я заметила, как одна из Теней, Сердце, робко подошла к Тарвину, опустилась на колени и поймала его руку, прижимаясь губами:
— Благодарю, повелитель.
Тело и Душа повторили этот жест, отошли к Селасу. Осталась лишь Разум. Она казалась совершенно потерянной. Черные глаза блестели от влаги, щеки горели ненормальным румянцем. Она нервно кусала губы и комкала платье. В свете живого огня еще ярче играла ее необыкновенная чувственная красота. Наконец, Разум сорвалась с места, как безумная, и упала в ноги Тарвину. Вцепилась в его руку, покрывая поцелуями:
— Повелитель, умоляю, не гоните меня. Я не представляю жизни без вас. Не гоните!
Тарвин едва смотрел на нее:
— Поднимись, Разум.
Она не послушалась. Хватала его за руку, за балахон жреца, в который он все еще был одет:
— Умоляю! Умоляю!
— Поднимись, Разум. И больше ни единого слова.
Она все же повиновалась. Пышная грудь часто вздымалась, глаза стали красными от слез. Тарвин спрятал руки за спиной:
— Ты можешь идти.
Разум все еще медлила, будто помутилась рассудком. Сжалась, обхватила себя руками, словно что-то нашаривала на поясе. Вскинула голову и с рычанием кинулась на меня. В тот же миг меня словно подкинуло, повалило. Я рухнула на землю, придавленная неподъемным телом Тарвина, и тут же услышала душераздирающий визг. Я с трудом приподнялась, увидела на своей груди его недвижимую голову с рассыпавшимися волосами, спину, обтянутую светлым балахоном. На уровне лопаток торчало длинное блестящее острие с короткой ручкой, вокруг которого на глазах расползался кровавый круг.
69
Асторцы отреагировали быстро, но недостаточно быстро, чтобы предотвратить трагедию… Мне помогли выбраться из-под недвижимого тела, и я сидела на коленях рядом, слушая невыносимый звон в ушах и душераздирающие безумные крики Разум. Видела через какую-то муть, полную огненных всполохов, что ее схватили. Разум была обречена, но мне было плевать. Она больше не существовала.
Тарвин закрыл меня собой… я успела это заметить. Я смотрела на распластанное тело и не понимала, что чувствую. Неверие. И студеный холод. Это не может быть правдой. Казалось, вот-вот события отмотаются назад, свернутся страшной иллюзией. Или Тарвин откроет глаза и поднимется. Раз… Два… Три… Но секунды утекали, словно просыпался песок между пальцев. И ничего не происходило. Лишь надрывались проклятые жучки-соглядатаи и невыносимо выла Разум, которую не могли заткнуть. Теперь где-то вдалеке. Хотелось подняться, разодрать гадине лицо, но у меня не было сил отойти от него.
Асторцы обступили, хотели поднять Тарвина, чтобы отвезти на корабль, но Селас не позволил. Сказал, что врач уже в пути. Если оставался хоть какой-то малейший шанс — любое движение могло навредить. Селас опустился с другой стороны, пощупал пульс на шее Тарвина. Его лицо не давало надежды. Я не выдержала, подалась вперед:
— Что?
Асторец медленно покачал головой:
— Там… сердце…
Я чувствовала, как защипало глаза, уткнулась лицом в ладони, все еще не в силах поверить в происходящее. Теперь вся надежда была только на врача. Наверняка асторские медики способны на чудо. Должны быть способны!
Но странный щуплый доктор Кайи не сотворил чуда. С видом призрака пощупал пульс, доставал из своего чемоданчика какие-то приборы и датчики. Возился несколько минут в траурной тишине. Наконец, вытащил своей рукой из спины Тарвина проклятое острие, отдал Селасу и покачал меленькой головой:
— Я бессилен. Господин мертв.
Грубое некрасивое лицо Селаса под кислородной маской выражало детскую растерянность. Беспомощность. Меня захлестнуло отчаяние. Предвидели ли это проклятые идолы? Неужели такого исхода они хотели? Но я не хотела. Может, когда-то я и желала Тарвину смерти, но не теперь. Куда смотрит их Великий Знатель?
Я вытянулась, стараясь увидеть ганорскую толпу, выкрикнула:
— Исатихалья! Таматахал! — Собственный голос показался в висящей тишине необыкновенно громким и резким. Чужим. — Исатихалья! Исатихалья!
Старуха была где-то рядом. Она через считанные секунды выскочила из толпы, звеня серьгами:
— Я здесь.
Я с надеждой смотрела сквозь слезы в ее уродливое лицо:
— Птахикалья может спасти его? Своим колдовством?
Старая ганорка печально покачала головой:
— Это невозможно, детка. Прости.
Слезы заливали мое лицо так, что я видела лишь размазанные пятна. Я вцепилась в ее мясистую руку:
— Почему не может? Неужели нет связки ваших амулетов? Для всего есть! Должны быть! Слышишь? Беги, спроси!
Старуха вновь покачала головой, опустилась рядом, прижала меня к себе, и я отчаянно разрыдалась на ее груди.
— Жизнь и смерть только в руках Великого Знателя. На все его воля. Нам остается только принять.
Эти слова вместо успокоения породили во мне возмущение. Я почти оттолкнула Исатихалью:
— Но тогда все это бессмысленно! Понимаешь? Это глупый и жестокий бог!
Старуха переменилась в лице, тут же закрыла мне рот широкой ладонью:
— Ш… Не смей, Мия! Никогда не говори так.
Я замерла, старалась глубоко дышать. Старуха медленно убрала руку. Пристально смотрела, желая убедиться, что я тут же не примусь богохульствовать снова. Но что толку…
Я опустила голову:
— А как говорить? Этого хотели ваши старейшины? Ради чего? Если они так мудры?
Я отвернулась, увидела, как Тарвина подняли несколько стражников. Но, тут же, подскочила, словно в припадке, чувствуя аномальный прилив сил.
Старейшины.
Я подбежала, схватила Селаса за руку. Он настороженно посмотрел, но жест стерпел.
— Постойте. — Я кивнула на ворота: — Дом старейшин. Нужно хотя бы попробовать. Несите его туда. Умоляю.
Селас молчал. Просто растерянно смотрел на меня. Невыносимо долго, словно внутри него происходила какая-то внутренняя борьба.
— Врач бессилен. Но их идолы наделены великой силой. Это последний шанс. Для него.
Асторец посмотрел на Тарвина, потом снова на меня. Нехотя кивнул, понимая, что терять больше нечего:
— Хорошо.
Я утерла слезы и почти бегом пошла впереди, к воротам. Никто мне не препятствовал. Но ворота
